С тех пор как для Европы началась эпоха экспансии, европейское мышление все чаще сталкивалось с проблемой понимания «Востока» как особой духовной реальности. Сталкиваясь с древними цивилизациями Японии, Китая или Индии, люди Европы отмечали контраст утонченного искусства и возвышенной религии с вопиющим деспотизмом общественной жизни, но осознание столь разительного контраста редко шло дальше цветистых описаний и сатирической критики. Восток (будь то исламский, индуистский или буддийский) обычно понимался как цитадель рабства и тирании, в то время как христианская Европа мыслилась оплотом свободы и прогресса. В такой оптике цивилизации Востока представали как народы без истории, застывшие в своих суевериях и невежестве.
Гегель был одним из первых европейцев, кто принял восточные народы всерьез, и включил их в схемы всемирно-исторического развития. В отличие от многих мыслителей эпохи Просвещения, Гегеля интересовал не столько контраст инертного Востока и динамичного Запада, сколько поиск причин, лежащих в основе этого контраста. Чтобы найти их, Гегелю потребовался особый подход к пониманию восточного мира как всемирно-исторического этапа – подход, который он разработал в своих лекциях по философии истории. О том, как оформилось гегелевское понимание «Востока» и рассказывает книга Гульшат Шаймухамбетовой.
Шаймухамбетова долгие годы занималась историей связи европейских и восточных философий. В 1970-х она начала работать в Институте философии АН СССР, защитила диссертацию о платонизме и философских системах Аль-Финди и Аль-Фараби, переводила и редактировала множество книг о буддийской, арабской и китайской философии, причем в центре ее внимания оставалось взаимовлияние западного и восточного мышления. В книге «Гегель и Восток» представлен анализ того, как Гегель концептуализировал понятие «восточного мира» в своей философии, связав его с идеей Истории как поступательного развития Духа во Времени.
Гегель был одним из первых европейцев, кто принял восточные народы всерьез, и включил их в схемы всемирно-исторического развития. В отличие от многих мыслителей эпохи Просвещения, Гегеля интересовал не столько контраст инертного Востока и динамичного Запада, сколько поиск причин, лежащих в основе этого контраста. Чтобы найти их, Гегелю потребовался особый подход к пониманию восточного мира как всемирно-исторического этапа – подход, который он разработал в своих лекциях по философии истории. О том, как оформилось гегелевское понимание «Востока» и рассказывает книга Гульшат Шаймухамбетовой.
Шаймухамбетова долгие годы занималась историей связи европейских и восточных философий. В 1970-х она начала работать в Институте философии АН СССР, защитила диссертацию о платонизме и философских системах Аль-Финди и Аль-Фараби, переводила и редактировала множество книг о буддийской, арабской и китайской философии, причем в центре ее внимания оставалось взаимовлияние западного и восточного мышления. В книге «Гегель и Восток» представлен анализ того, как Гегель концептуализировал понятие «восточного мира» в своей философии, связав его с идеей Истории как поступательного развития Духа во Времени.
Вся работа состоит из двух больших глав, а также введения (с библиографическим обзором) и заключения. В качестве приложений даны две статьи Гегеля, в которых он рецензирует работу фон Гумбольдта о Бхагавад-Гите. Первая глава описывает интеллектуальный контекст, в рамках которого оформились взгляды Гегеля на культурное развитие вообще и специфику восточных стран в частности. Вторая глава содержит развернутый анализ идеи «философской всемирной истории» в традиции немецкого Просвещения, а также описывает особенности гегелевского понимания «Востока».
Главное достоинство книги, несомненно, заключается в том, что здесь дана столь же последовательная, сколь и убедительная аналитика Гегеля как философа, который первым попытался объяснить значимость «Востока» в качестве этапа всемирной истории. По традиции, европейцы видели в восточных государствах – от державы Османов до Китая династии Мин – лишь антипод «Запада» или «Европы», но Гегель в своих лекциях по философии истории представил Восток как хоть и единый, но внутренне различный регион. Гегель, будучи защитником субъективной свободы, прекрасно понимал, что восточный мир, создавший огромные государства и сложные культуры, представляет собой необходимый момент в развитии Духа, а не просто скопище варварских народов и диких легенд. Значение Востока в том, что именно там Человек впервые отделил себя от Природы, начав выстраивать исторический мир. Но трагедия восточного мира заключена в том, что ни в Индии, ни в Китае не была осознана значимость свободы духа; религия и мораль приняли формы либо безудержного полета фантазии, либо сугубо внешних правил, насаждаемых деспотической властью. Восточные люди отчуждены от собственной природы, а общественная жизнь там строится не вокруг индивида, но вокруг группы, неважно – рода, касты или общины. Организовать эти сообщества и заставить их работать на общее благо может лишь воля единоличного правителя, а не сила закона. В такой системе координат не остается места для идеала автономного субъекта: Человек хоть и отделился от Природы, но еще не осознал этого отделения.
Но все же внутри этих систем несвободы существуют заметные различия. Восток слишком огромен, чтобы быть однородным и разные страны там находятся на разных стадиях духовного развития. Гегель обращает внимание на то, что Китай хоть и управляется деспотически, все же он представляет собой государство (как особый институт, управляющий развитием общества), и люди внутри него понимают важность законов. Но потенциал к развитию идеи Права (а значит, и юридических гарантий личности) подрывается произволом деспота: закон чаще мыслится лишь как юридическое оформление частной воли, чем как свод беспристрастных норм. Индия же, оставаясь политически раздробленной, дает более высокий принцип Духа – религия индусов освобождает фантазию и питает воображение, однако в то же время подавляет свободу, за счет кастовой системы подчиняя личность случайностям рождения. Этот контраст внутренней свободы и внешнего рабства индийская религия пытается снять через идею реинкарнации, поощряя пассивность в земной жизни. Первый проблеск свободы субъекта Гегель усматривает в Персии – государстве, которое объединяет множество разнородных племен и порождает дуалистическую религию. Эта религия – ранняя и нечеткая, но важная форма осознания важности противоречий как движущего принципа Истории.
При всех своих различиях, Восток, таким образом, един в том, что субъект здесь несвободен. И специфика восточных форм сознания как раз-таки заключена в том, что на Востоке человек еще не мыслит себя способным к свободе, его воля направляется не им самим, но чем-то другим – родом, божествами, предписаниями касты, прихотью правителя. Иными словами, человеческое достоинство на Востоке определяется не самим человеком, но внешней силой. Отсюда – страсть к роскоши и вычурной яркости, показная щедрость и демонстративная жестокость: все это лишь способы компенсировать отсутствие внутренней свободы. Мировая история поэтому начинается на Востоке, где впервые вообще осознается это противоречие между (идеальной) свободой и (реальным) рабством. Но восточный мир не находит истинного решения этого противоречия, так что история здесь идет по кругу: династии, тираны и перевороты сменяют друг друга, в то время как условия жизни (и сфера сознания) остаются неизменными. Лишь у греков и римлян закрепляется связь идей права и субъективной свободы, поэтому ход развития этих народов радикально отличается от истории китайцев или египтян.
Конечно, книга дает немало пищи для размышлений. И для любого, кто интересуется Гегелем именно в контексте его философии духа, она будет отличным пополнением библиотеки. Поскольку речь тут идет не только о Востоке вообще, и даже не только об Индии или Китае, но также о широкой перспективе философии Гегеля в целом. Особый интерес представляют рецензии Гегеля на очерки о Бхагавад-Гите, а также обзор библиографии, где упомянуты многие подзабытые ныне, но любопытные работы немецких гегелеведов. К сожалению, общий стиль изложения серьезно портит впечатление – разделам не хватает дополнительной разбивки на параграфы, много где приходится продираться через нагромождения слов. Но стилистические проблемы неплохо компенсируются глубиной проработки темы – это книга для медленного, внимательного чтения, из которой можно почерпнуть немало интересного.
Главное достоинство книги, несомненно, заключается в том, что здесь дана столь же последовательная, сколь и убедительная аналитика Гегеля как философа, который первым попытался объяснить значимость «Востока» в качестве этапа всемирной истории. По традиции, европейцы видели в восточных государствах – от державы Османов до Китая династии Мин – лишь антипод «Запада» или «Европы», но Гегель в своих лекциях по философии истории представил Восток как хоть и единый, но внутренне различный регион. Гегель, будучи защитником субъективной свободы, прекрасно понимал, что восточный мир, создавший огромные государства и сложные культуры, представляет собой необходимый момент в развитии Духа, а не просто скопище варварских народов и диких легенд. Значение Востока в том, что именно там Человек впервые отделил себя от Природы, начав выстраивать исторический мир. Но трагедия восточного мира заключена в том, что ни в Индии, ни в Китае не была осознана значимость свободы духа; религия и мораль приняли формы либо безудержного полета фантазии, либо сугубо внешних правил, насаждаемых деспотической властью. Восточные люди отчуждены от собственной природы, а общественная жизнь там строится не вокруг индивида, но вокруг группы, неважно – рода, касты или общины. Организовать эти сообщества и заставить их работать на общее благо может лишь воля единоличного правителя, а не сила закона. В такой системе координат не остается места для идеала автономного субъекта: Человек хоть и отделился от Природы, но еще не осознал этого отделения.
Но все же внутри этих систем несвободы существуют заметные различия. Восток слишком огромен, чтобы быть однородным и разные страны там находятся на разных стадиях духовного развития. Гегель обращает внимание на то, что Китай хоть и управляется деспотически, все же он представляет собой государство (как особый институт, управляющий развитием общества), и люди внутри него понимают важность законов. Но потенциал к развитию идеи Права (а значит, и юридических гарантий личности) подрывается произволом деспота: закон чаще мыслится лишь как юридическое оформление частной воли, чем как свод беспристрастных норм. Индия же, оставаясь политически раздробленной, дает более высокий принцип Духа – религия индусов освобождает фантазию и питает воображение, однако в то же время подавляет свободу, за счет кастовой системы подчиняя личность случайностям рождения. Этот контраст внутренней свободы и внешнего рабства индийская религия пытается снять через идею реинкарнации, поощряя пассивность в земной жизни. Первый проблеск свободы субъекта Гегель усматривает в Персии – государстве, которое объединяет множество разнородных племен и порождает дуалистическую религию. Эта религия – ранняя и нечеткая, но важная форма осознания важности противоречий как движущего принципа Истории.
При всех своих различиях, Восток, таким образом, един в том, что субъект здесь несвободен. И специфика восточных форм сознания как раз-таки заключена в том, что на Востоке человек еще не мыслит себя способным к свободе, его воля направляется не им самим, но чем-то другим – родом, божествами, предписаниями касты, прихотью правителя. Иными словами, человеческое достоинство на Востоке определяется не самим человеком, но внешней силой. Отсюда – страсть к роскоши и вычурной яркости, показная щедрость и демонстративная жестокость: все это лишь способы компенсировать отсутствие внутренней свободы. Мировая история поэтому начинается на Востоке, где впервые вообще осознается это противоречие между (идеальной) свободой и (реальным) рабством. Но восточный мир не находит истинного решения этого противоречия, так что история здесь идет по кругу: династии, тираны и перевороты сменяют друг друга, в то время как условия жизни (и сфера сознания) остаются неизменными. Лишь у греков и римлян закрепляется связь идей права и субъективной свободы, поэтому ход развития этих народов радикально отличается от истории китайцев или египтян.
Конечно, книга дает немало пищи для размышлений. И для любого, кто интересуется Гегелем именно в контексте его философии духа, она будет отличным пополнением библиотеки. Поскольку речь тут идет не только о Востоке вообще, и даже не только об Индии или Китае, но также о широкой перспективе философии Гегеля в целом. Особый интерес представляют рецензии Гегеля на очерки о Бхагавад-Гите, а также обзор библиографии, где упомянуты многие подзабытые ныне, но любопытные работы немецких гегелеведов. К сожалению, общий стиль изложения серьезно портит впечатление – разделам не хватает дополнительной разбивки на параграфы, много где приходится продираться через нагромождения слов. Но стилистические проблемы неплохо компенсируются глубиной проработки темы – это книга для медленного, внимательного чтения, из которой можно почерпнуть немало интересного.
