Александр Кожев в одном из своих очерков, посвященных феномену Власти, заметил, что период с 1789 по 1848 гг. стоит называть «буржуазной революцией», причем европейского масштаба. А период после катаклизмов 1848 г. и до конца Второй мировой войны – эпоха «доминирования буржуазии», время, когда этот класс проявил себя не просто как носитель революционного Проекта, но в качестве силы Настоящего, утверждающего себя в борьбе против (социалистического) Будущего. Несмотря на провал революций 1848 г. в Центральной Европе, а также неудачную попытку объединения Италии, именно в этих взрывах городских восстаний буржуазия громко и решительно заявила о себе на европейской арене.
В еще большей степени эта власть буржуазии проявила себя во Франции, переживающей в то время становление нового общества, в котором власть традиции окончательно уступает власти денег. И вместе с разрушением сословного общества и отмиранием остатков ancien regime во Франции происходит стремительный взлет буржуазии, постреволюционного класса, создающего не только новые политические идеалы, но также новую эстетику, новое понимание комфорта и роскоши. Эти процессы, конечно, начинаются задолго до 1848-го, и бурно развиваются после него, охватывая весь XIX век – и Франция здесь остается образцом для остальной Европы, своим влиянием уступая разве что английскому примеру.
Об этих сдвигах в сфере культуры, частной жизни и общественной мысли – рассказывает книга французского социолога Филиппа Перро с лаконичным названием «Роскошь». Правда, у нее есть чуть более длинный подзаголовок: «Богатство между пышностью и комфортом во Франции в XVIII – XIX веках», довольно точно указывающий на хронологические рамки работы, а также ее содержательное наполнение. Перро – хорошо известный во Франции социолог и историк – ставит своей целью показать основные вехи в истории «роскоши» как социального конструкта, тесно связанного не столько с экономикой, сколько с этикой и моралью. Указанные в подзаголовке «пышность» и «комфорт» выступают теми базовыми категориями - исторически и логически противоположными – в пределах которых и происходит постепенная переоценка роскоши как общественно значимого феномена.
В еще большей степени эта власть буржуазии проявила себя во Франции, переживающей в то время становление нового общества, в котором власть традиции окончательно уступает власти денег. И вместе с разрушением сословного общества и отмиранием остатков ancien regime во Франции происходит стремительный взлет буржуазии, постреволюционного класса, создающего не только новые политические идеалы, но также новую эстетику, новое понимание комфорта и роскоши. Эти процессы, конечно, начинаются задолго до 1848-го, и бурно развиваются после него, охватывая весь XIX век – и Франция здесь остается образцом для остальной Европы, своим влиянием уступая разве что английскому примеру.
Об этих сдвигах в сфере культуры, частной жизни и общественной мысли – рассказывает книга французского социолога Филиппа Перро с лаконичным названием «Роскошь». Правда, у нее есть чуть более длинный подзаголовок: «Богатство между пышностью и комфортом во Франции в XVIII – XIX веках», довольно точно указывающий на хронологические рамки работы, а также ее содержательное наполнение. Перро – хорошо известный во Франции социолог и историк – ставит своей целью показать основные вехи в истории «роскоши» как социального конструкта, тесно связанного не столько с экономикой, сколько с этикой и моралью. Указанные в подзаголовке «пышность» и «комфорт» выступают теми базовыми категориями - исторически и логически противоположными – в пределах которых и происходит постепенная переоценка роскоши как общественно значимого феномена.
В первых двух главах книги Перро задает общие перспективы для рассмотрения роскоши, и подчеркивает важный методологический аспект своей работы: роскошь здесь рассматривается в тесной связи с престижем и, более конкретно, с признанием заслуг, личных или общественных. Перро бегло, но вполне четко, показывает, что в феодальном мире роскошь связана с аристократической этикой, распространенной среди высшей знати. В рамках такой этики важно отнюдь не сбережение, но напротив – демонстративное потребление, даже растрата: настоящий аристократ ищет славы, а вовсе не денег. Роскошь в дореволюционной Франции (как и везде в Европе) – признак статуса, подчеркивающий величие отдельно взятого дворянина. Роскошь также обозначает жесткие классовые границы знати, контрастируя с чудовищной бедностью подчиненного населения. Этот разрыв в образе жизни огромной массы крестьян и тонкой аристократической прослойки осмысляется в религиозных категориях: пышное богатство есть следствие величия души, призвания к правлению над остальными людьми, короче говоря – признак естественного и необходимого неравенства людей в грешном мире.
Перро затем в третьей и четвертой главах показывает, как в течение XVIII века подъем буржуазии порождает не только все более заметные перемены в экономическом поведении, но и новое отношение к роскоши. Зависть, отмечает он, становится существенным фактором общественной жизни: ведь там, где растет роль денег как универсального средства обмена, богатство становится чем-то потенциально доступным, а не признаком фиксированного статуса. Вслед за оформлением «третьего сословия», занимающего промежуточное положение между беднейшими и богатейшими слоями, укрепляется идея о том, что неравенство жизненных стандартов – не отражение божественной иерархии, а производная от множества случайностей. Революция 1789 г. одним ударом уничтожает традиционное отношение к роскоши, похоронив старое общество и заменив его новым, где роскошь становится достоянием масс, а не только малочисленной знати. Эта смена эпох, конечно, лишь начинается в период революционных потрясений, охватывая весь XIX век, достигая кульминации в период Третьей республики.
Именно эти главы, с пятой по седьмую, в книге захватывают сильнее всего. В них Перро отслеживает процесс демократизации роскоши, ее распространение в широких слоях общества, и, что особенно важно, ее национализацию – создание новым французским режимом общедоступных картинных галерей, открытие для посещения дворцов, проектирование новых общественных пространств в городах, и многое другое. В мире, где роскошь все чаще приобретается с помощью денег, а не передается по наследству в силу аристократического статуса, излишества частных лиц становятся не столько признаком величия, сколько формой эпатажа, вызывающей скорее зависть или смех, чем благоговейное почтение. Победа эгалитарного принципа в массовом сознании, выравнивающего всех людей как граждан, означает также и всепобеждающее желание комфорта. Вместо непрактичной пышности – простота и утилитарность. Вместо старинных вещей – дешевые имитации или дорогие подделки. Перро очень тонко (пусть и кратко) показывает, как аристократический гедонизм уступает место буржуазной бережливости.
Перро затем в третьей и четвертой главах показывает, как в течение XVIII века подъем буржуазии порождает не только все более заметные перемены в экономическом поведении, но и новое отношение к роскоши. Зависть, отмечает он, становится существенным фактором общественной жизни: ведь там, где растет роль денег как универсального средства обмена, богатство становится чем-то потенциально доступным, а не признаком фиксированного статуса. Вслед за оформлением «третьего сословия», занимающего промежуточное положение между беднейшими и богатейшими слоями, укрепляется идея о том, что неравенство жизненных стандартов – не отражение божественной иерархии, а производная от множества случайностей. Революция 1789 г. одним ударом уничтожает традиционное отношение к роскоши, похоронив старое общество и заменив его новым, где роскошь становится достоянием масс, а не только малочисленной знати. Эта смена эпох, конечно, лишь начинается в период революционных потрясений, охватывая весь XIX век, достигая кульминации в период Третьей республики.
Именно эти главы, с пятой по седьмую, в книге захватывают сильнее всего. В них Перро отслеживает процесс демократизации роскоши, ее распространение в широких слоях общества, и, что особенно важно, ее национализацию – создание новым французским режимом общедоступных картинных галерей, открытие для посещения дворцов, проектирование новых общественных пространств в городах, и многое другое. В мире, где роскошь все чаще приобретается с помощью денег, а не передается по наследству в силу аристократического статуса, излишества частных лиц становятся не столько признаком величия, сколько формой эпатажа, вызывающей скорее зависть или смех, чем благоговейное почтение. Победа эгалитарного принципа в массовом сознании, выравнивающего всех людей как граждан, означает также и всепобеждающее желание комфорта. Вместо непрактичной пышности – простота и утилитарность. Вместо старинных вещей – дешевые имитации или дорогие подделки. Перро очень тонко (пусть и кратко) показывает, как аристократический гедонизм уступает место буржуазной бережливости.
Но более всего примечательно в книге то, насколько хорошо она вписывается в гегелевское описание постреволюционного мира, в котором История завершается в (псевдо)животном существовании. Буржуа (а это ведь не кто иной как бывший Раб, победивший Господина) создает новый – и последний – постисторический мир, реализуя идею всеобщего и равного признания. Его политическим выражением становится либерально-демократическая система, пусть и достигнутая после многочисленных неудачных попыток. А в сфере этики и эстетики (буржуазный) Гражданин жаждет прежде всего комфорта – ведь уже кончилась борьба не на жизнь а на смерть, и существует государство, в котором возможно признание (универсального) человеческого достоинства.
Этой темы Перро вскользь касается в последних главах, где он говорит о том, что Экономика в конечном счете движима не только чисто материальными факторами, но также бесчисленными Желаниями, ведь огромная часть экономической жизни в современных обществах нацелена не просто на производство жизненно необходимых благ, но производство Желаний – предметов, подчеркивающих индивидуальность их владельца и указывающих на его неповторимый стиль. Роскошь окончательно становится не привилегией, а товаром – да, дорогим, но распространенным. И если это верно для XIX столетия, в котором в орбиту потребительской экономики еще не были вовлечены значительные слои населения даже в передовых европейских странах, то для XXI века верно вдвойне. Со времен революций 1789-го и 1848-го сфера «экономики желаний» невероятно расширилась, охватив не только физические, но и ментальные аспекты человеческой жизни. Теперь продается не просто товар, но стиль, образ, навык (повальный коучинг и тренингомания – вот как раз про это самое). Ценность книги Перро именно в том, что она позволяет посмотреть на сегодняшний мир, помешанный на брендах, «построении» брендов и их «продвижении» в широкой исторической перспективе, вскрывая генеалогию этого всеохватного стремления к престижному потреблению. В постисторическом мире стремление к различию тем сильнее, чем прочнее утверждается идея равенства, ведь подлинное сравнение (и самая глубокая зависть) возможны лишь в обществе равных.
Ф. Перро. Роскошь. Богатство между пышностью и комфортом в XVIII - XIX веках - М., Издательство Ивана Лимбаха, 2014 - 288 с.
P. Perrot. Le Luxe - Une richesse Entre Faste Et Confort, XVIIIe-XIXe siècle (1995)
Этой темы Перро вскользь касается в последних главах, где он говорит о том, что Экономика в конечном счете движима не только чисто материальными факторами, но также бесчисленными Желаниями, ведь огромная часть экономической жизни в современных обществах нацелена не просто на производство жизненно необходимых благ, но производство Желаний – предметов, подчеркивающих индивидуальность их владельца и указывающих на его неповторимый стиль. Роскошь окончательно становится не привилегией, а товаром – да, дорогим, но распространенным. И если это верно для XIX столетия, в котором в орбиту потребительской экономики еще не были вовлечены значительные слои населения даже в передовых европейских странах, то для XXI века верно вдвойне. Со времен революций 1789-го и 1848-го сфера «экономики желаний» невероятно расширилась, охватив не только физические, но и ментальные аспекты человеческой жизни. Теперь продается не просто товар, но стиль, образ, навык (повальный коучинг и тренингомания – вот как раз про это самое). Ценность книги Перро именно в том, что она позволяет посмотреть на сегодняшний мир, помешанный на брендах, «построении» брендов и их «продвижении» в широкой исторической перспективе, вскрывая генеалогию этого всеохватного стремления к престижному потреблению. В постисторическом мире стремление к различию тем сильнее, чем прочнее утверждается идея равенства, ведь подлинное сравнение (и самая глубокая зависть) возможны лишь в обществе равных.
Ф. Перро. Роскошь. Богатство между пышностью и комфортом в XVIII - XIX веках - М., Издательство Ивана Лимбаха, 2014 - 288 с.
P. Perrot. Le Luxe - Une richesse Entre Faste Et Confort, XVIIIe-XIXe siècle (1995)
