При сопоставлении траекторий развития Европы с иными обществами – например, азиатскими или южноамериканскими – нередко стремятся к поиску каких-то основополагающих отличий европейской социальной реальности, выделяющих ее при сравнении с Китаем, исламским халифатом или японской империей. Для кого-то таким базовым отличием становится христианская религия, для кого-то – отдельный исторический феномен (Реформация или революции XVIII – XIX веков), а для кого-то еще – сложная комбинация многих различий, в итоге обеспечившая всемирную экспансию европейских народов.
Но во всем огромном числе объяснительных моделей такого рода особое место занимает феномен европейского города – хотя его редко выдвигают вперед в качестве ключевого различия, роль городского права, городской экономики и вообще образа жизни, связанного с городом, неизменно признается одной из важнейших черт европейской истории, в особенности – истории Западной Европы, где и возникли города в качестве особого типа социальных структур, во многом определивших облик всего региона.
Но во всем огромном числе объяснительных моделей такого рода особое место занимает феномен европейского города – хотя его редко выдвигают вперед в качестве ключевого различия, роль городского права, городской экономики и вообще образа жизни, связанного с городом, неизменно признается одной из важнейших черт европейской истории, в особенности – истории Западной Европы, где и возникли города в качестве особого типа социальных структур, во многом определивших облик всего региона.
Макс Вебер, крупнейший немецкий социолог ХХ столетия, последние годы своей жизни работал над всеобъемлющим текстом, посвященным вопросам взаимодействия экономики и общества. Эта книга вышла только после его смерти благодаря усилиям его жены, однако некоторые фрагменты собранных материалов были Вебером обработаны еще при жизни, превратившись в самостоятельные исследования. Одно из них, посвященное европейскому городу, вышло вскоре после смерти Вебера, и теперь его можно назвать классикой европейской исторической социологии.
Хотя вся книга достаточно компактна, и включает в себя лишь пять глав, на очень небольшом количестве страниц Вебер очень детально описывает главные формы развития города как социального феномена, и, в частности, феномена именно европейской истории. В первой главе рассматриваются ключевые аспекты города как особой категории, отличной от «государства», «крепости» или «вождества». Во второй главе Вебер переходит к анализу основных предпосылок формирования западного города, возникающего на руинах Рима, населенных германскими племенами. Третья глава посвящена сравнению античного и средневекового города с точки зрения властных отношений. В главе четвертой дан краткий очерк роли народных масс в городской структуре (на все том же античном и средневековом материале). Наконец, в пятой главе Вебер проводит сравнительный анализ демократических практик средневековой и античной эпох.
Для веберовского определения города ключевым является рыночный характер городской жизни: «город – это «поселение, в котором действует рынок». Здесь, конечно же, возникает трудность с концептуализацией структуры различных городов, где рыночный фактор был вторичен (как во многих азиатских регионах), а вот политическое значение города (как местопребывания аристократии, например) было определяющим. Эта сложность решается через выделение нескольких типов города как особого поселения: город потребителей, город производителей и торговый город. На Востоке, справедливо замечает Вебер, городов было множество, однако сама их организационная структура, равно как и юридический статус населения в них, фундаментально отличаются от западных городов – как средневековых, так и античных.
Хотя вся книга достаточно компактна, и включает в себя лишь пять глав, на очень небольшом количестве страниц Вебер очень детально описывает главные формы развития города как социального феномена, и, в частности, феномена именно европейской истории. В первой главе рассматриваются ключевые аспекты города как особой категории, отличной от «государства», «крепости» или «вождества». Во второй главе Вебер переходит к анализу основных предпосылок формирования западного города, возникающего на руинах Рима, населенных германскими племенами. Третья глава посвящена сравнению античного и средневекового города с точки зрения властных отношений. В главе четвертой дан краткий очерк роли народных масс в городской структуре (на все том же античном и средневековом материале). Наконец, в пятой главе Вебер проводит сравнительный анализ демократических практик средневековой и античной эпох.
Для веберовского определения города ключевым является рыночный характер городской жизни: «город – это «поселение, в котором действует рынок». Здесь, конечно же, возникает трудность с концептуализацией структуры различных городов, где рыночный фактор был вторичен (как во многих азиатских регионах), а вот политическое значение города (как местопребывания аристократии, например) было определяющим. Эта сложность решается через выделение нескольких типов города как особого поселения: город потребителей, город производителей и торговый город. На Востоке, справедливо замечает Вебер, городов было множество, однако сама их организационная структура, равно как и юридический статус населения в них, фундаментально отличаются от западных городов – как средневековых, так и античных.
В отличие от Китая или Индии, европейский город с самого начала был автономным центром власти, а не создавался правителем в качестве опорного пункта – неважно, военного, ремесленного или торгового. Да, он традиционно был местом проживания землевладельческой аристократии, однако на Востоке горожане, как правило, были подданными, и сам факт их жизни в городе не был основанием для специфических прав, делающих городского жителя автономным политическим субъектом. В классических античных городах же, наоборот, существовало отчетливое различие тех, кто был частью городской общественной жизни, и тех, кто не имел права в ней участвовать. Эта разница для Вебера является одной из ключевых, и проходит через весь его дальнейший анализ: в городах Запада возникает и сохраняется особая форма политического сообщества («городская община»), в то время как на Востоке жители города не образуют автономной общины, защищенной особыми правами.
Впрочем, Вебер подчеркивает, что даже в Европе городские общины становятся распространенным явлением лишь в Средние Века, и только в некоторых регионах. Самым типичным примером развития городской среды Вебер считает территории к северу от Альп, где после распада Западной римской империи постепенно складываются различные города, способные аккумулировать не только значительные экономические ресурсы, но и военный потенциал. В этих городах, что принципиально, как и в античных, возникает понятие горожан как членов свободных ассоциаций, лишенных прямой связи с родом или местом рождения. Но самым важным было не столько то, что города были средоточием финансов и торговли, сколько то, что только в Европе эти свободные горожане представляли собой военную силу, способную защитить суверенитет города от вмешательства извне. Это обстоятельство Вебер неоднократно подчеркивает, и справедливо: европейские города в Средние Века – это не только автономные центры силы, но и центры притяжения множества людей, стекающихся из деревень в поисках лучшей жизни. Примечательно не само передвижение крестьян в город, а то, какой статус они получают – у них есть возможность стать политическими субъектами, вступив в какую-либо ассоциацию по своему выбору: ситуация, вряд ли возможная в большинстве восточных городов.
Впрочем, Вебер подчеркивает, что даже в Европе городские общины становятся распространенным явлением лишь в Средние Века, и только в некоторых регионах. Самым типичным примером развития городской среды Вебер считает территории к северу от Альп, где после распада Западной римской империи постепенно складываются различные города, способные аккумулировать не только значительные экономические ресурсы, но и военный потенциал. В этих городах, что принципиально, как и в античных, возникает понятие горожан как членов свободных ассоциаций, лишенных прямой связи с родом или местом рождения. Но самым важным было не столько то, что города были средоточием финансов и торговли, сколько то, что только в Европе эти свободные горожане представляли собой военную силу, способную защитить суверенитет города от вмешательства извне. Это обстоятельство Вебер неоднократно подчеркивает, и справедливо: европейские города в Средние Века – это не только автономные центры силы, но и центры притяжения множества людей, стекающихся из деревень в поисках лучшей жизни. Примечательно не само передвижение крестьян в город, а то, какой статус они получают – у них есть возможность стать политическими субъектами, вступив в какую-либо ассоциацию по своему выбору: ситуация, вряд ли возможная в большинстве восточных городов.
Даже в городах Эллады связь с родовым началом еще оставалась достаточно сильной; лишь после краха имперской системы Рима и оформления феодализма европейский город становится ассоциацией индивидов, а не конгломератом знатных родов, свободных чужеземцев и рабских трудовых масс. Этот процесс развивается медленно, но неизбежно, по мере того, как складывается сложная лестница раздробленного суверенитета, где городам удается занять независимую позицию, с которой придется считаться любому средневековому лорду. Вебер специально рассматривает несколько примеров городского развития, в частности – Венецианскую республику, систему патрициата в итальянских городах вообще, а также ситуацию с городами в Англии. Между двумя этими условными полюсами – полная городская самостоятельность на одном конце Европы и постоянное давление центральной власти на другом – располагаются города в Северной Европе, где играли особо важную роль цеха ремесленников. Наконец, Вебер сравнивает средневековую картину городского развития с античной, вновь отмечая важность различия родового принципа организации Афин или Спарты с профессиональным, характерным для Кёльна или Магдебурга.
И все же в античных и средневековых городах наблюдались некоторые схожие процессы, хотя их исторический контекст был совершенно различным. Этот процесс Вебер называет «падением господства родовой знати», и рассматривает особенно подробно. Для этого берутся три регионально близких примера: опыт развития итальянских городов XII-XIII вв., отношения трибунов и плебса в Риме, и, наконец, изучение власти эфоров и демоса в Спарте. По мере того, как растет плебейский (в широком смысле слова) слой населения, происходит, во-первых, неуклонная демократизация управления городом, и, во-вторых, возрастает риск установления единоличного правления (тирании или сеньории). Однако результаты этих процессов были совершенно различны: хотя никто не станет отрицать огромную роль античного наследия для современной Европы, большинство основополагающих ее институтов были созданы все же не в Афинах, Спарте или Фивах, но скорее в средневековых городах. Там возникли многие предпосылки капиталистического развития, там же закрепилась практика признания индивида свободным субъектом политики, и там же развились механизмы муниципального управления, позднее применяемые уже государствами.
В связи с этим Вебер проводит краткий, но небезынтересный анализ античной и средневековой демократии, связанной с городами и городской политикой. Он начинает с вопроса о том, какова была роль низших сословий – ведь особенно примечательно, что в борьбе классов в античном обществе, например, почти не участвовали рабы, вместо этого конфликты возникали внутри аристократии, между теми, кто был полноправным гражданином, и теми, кто имел такой же статус, но не обладал необходимыми для жизни ресурсами, и требовал политики перераспределения. Эти слои населения не играли никакой важной роли для города в Средние Века, намного более важным было цеховое деление, а рабский труд почти везде утратил в итоге свое значение. Далее, внутренняя иерархическая структура города была совершенно иной: античность предполагает лидерство потомственной аристократии, связанной с военным делом и праздным образом жизни, в то время как в средневековом городе главными были скорее торговцы и, возможно, ремесленники, то есть – экономическая, а не военная элита. Труд, говоря словами Гегеля, стал более важен, чем Борьба – хотя, разумеется, это было лишь предвестие современной экономики, нацеленной на удовлетворение желаний, а не на военные экспедиции ради личной славы.
Это отличие сам Вебер оговаривает особо. Для типичного полиса античной эпохи конечная цель развития заключалась в войне, и подготовке экономики к военным действиям. Его динамика развития неразрывно была связана с хищнической политикой гегемонии. Что же до средневековых городов, то здесь на первый план выходили коммерческие интересы. В особенности это видно, как не единожды подчеркивает Вебер, при сравнении городов на Юге и Севере континента: там, где больше сохранилось античное наследие, тенденции городского развития во многом напоминали античные (Венеция вела агрессивную политику в Средиземноморье многие столетия), а вот там, где проникновение имперской власти было не настолько сильным, города развивались по иной траектории, намного больше ориентированной на коммерцию. Что немаловажно, в Северной Европе городская политика была в большей степени оборонительной, поскольку бюргерам приходилось бороться не за расширение своей власти в регионе, а за автономию от центральной власти феодалов, желающих подчинить город (стоит вспомнить об имперских немецких городах, или городах во Фландрии).
В связи с этим Вебер проводит краткий, но небезынтересный анализ античной и средневековой демократии, связанной с городами и городской политикой. Он начинает с вопроса о том, какова была роль низших сословий – ведь особенно примечательно, что в борьбе классов в античном обществе, например, почти не участвовали рабы, вместо этого конфликты возникали внутри аристократии, между теми, кто был полноправным гражданином, и теми, кто имел такой же статус, но не обладал необходимыми для жизни ресурсами, и требовал политики перераспределения. Эти слои населения не играли никакой важной роли для города в Средние Века, намного более важным было цеховое деление, а рабский труд почти везде утратил в итоге свое значение. Далее, внутренняя иерархическая структура города была совершенно иной: античность предполагает лидерство потомственной аристократии, связанной с военным делом и праздным образом жизни, в то время как в средневековом городе главными были скорее торговцы и, возможно, ремесленники, то есть – экономическая, а не военная элита. Труд, говоря словами Гегеля, стал более важен, чем Борьба – хотя, разумеется, это было лишь предвестие современной экономики, нацеленной на удовлетворение желаний, а не на военные экспедиции ради личной славы.
Это отличие сам Вебер оговаривает особо. Для типичного полиса античной эпохи конечная цель развития заключалась в войне, и подготовке экономики к военным действиям. Его динамика развития неразрывно была связана с хищнической политикой гегемонии. Что же до средневековых городов, то здесь на первый план выходили коммерческие интересы. В особенности это видно, как не единожды подчеркивает Вебер, при сравнении городов на Юге и Севере континента: там, где больше сохранилось античное наследие, тенденции городского развития во многом напоминали античные (Венеция вела агрессивную политику в Средиземноморье многие столетия), а вот там, где проникновение имперской власти было не настолько сильным, города развивались по иной траектории, намного больше ориентированной на коммерцию. Что немаловажно, в Северной Европе городская политика была в большей степени оборонительной, поскольку бюргерам приходилось бороться не за расширение своей власти в регионе, а за автономию от центральной власти феодалов, желающих подчинить город (стоит вспомнить об имперских немецких городах, или городах во Фландрии).
