Хьюстон Стюарт Чемберлен - один из наиболее важных, но при этом малоизвестных, источников влияния для национал-социалистической идеологии. Хотя специалисты по истории идей и политической истории начала ХХ века, равно как и по истории Германии, обычно знают это имя, широкой публике оно остается неизвестным. Чемберлен был широко известен в конце XIX - начале ХХ веков в Европе, особенно в Германии и Австро-Венгрии, как выдающийся мыслитель и литератор: он был близким другом Рихарда Вагнера, много писал об искусстве (в том числе вагнеровской музыке), религии и философии (в частности, написал огромную монографию об Иммануиле Канте), но в историю вошел, главным образом, благодаря "Основаниям XIX столетия": именно эта книга стала его визитной карточкой, как для современников, так и для потомков - хотя и в совершенно различных контекстах.
Чемберлен рассматривал эту работу как всеохватывающее в своей широте произведение, призванное объяснить современный для человека Европы миропорядок, начиная от самых древних его истоков и заканчивая перспективами будущего. Это, кстати, одна из причин, по которой монография вышла в двух томах: первый дает введение в проблематику и общие мировоззренческие контуры для последующего описания, в то время как второй описывает возникновение нового горизонта для европейского мышления, и выделяет его основополагающие элементы. В качестве исходной точки для рождения современности Чемберлен принимает 1200 год, и обосновывает значение этой даты во вводных замечаниях: около XIII столетия начали складываться очертания привычного нам мира, причем во всех основных сферах жизни - начиная от экономики и заканчивая искусством. При этом, что любопытно, Чемберлен неоднократно подчеркивает, что не считает себя ученым в собственном смысле слова, скорее он - художник исторического мышления, предлагающий читателю свою версию философии истории (он противопоставляет сухой "научный" подход творческому "дилетантскому", открывающему новые грани понимания сути вещей, в отличие от первого, погруженного в скрупулезное изучение бесчисленных деталей и фактов).
В первой части работы ("Истоки"), включающей три раздела, Чемберлен подробно анализирует важнейшие истоки современного мировоззрения. В разделе первом ("Наследие древнего мира") таковых источников выделяется три: эллинские философия и искусство, римская идея государства и права, а также явление Христа и связанное с этим распространение новой монотеистической религии. И если взгляды Чемберлена на роль Эллады и Рима в западной истории более или менее традиционны (независимо от их исторической точности представленных им фактов), то в отношении христианства Чемберлен занимает очень интересную позицию. Хотя он полагает пришествие Христа важнейшим событием в истории, в развитии идей галилеянина (который, кстати, по Чемберлену, не был евреем) быстро оформляются две противоположных тенденции. Одна из них связана с еврейским влиянием, и стремится превратить христианство в историческую религию, лишенную творческой искры, но зато пригодную для массового воспитания и подчинения в качестве инструмента власти. Вторая же - подлинное учение Христа, заключающееся в том, что Царство Божие есть внутри человека, это особое состояние души и ума, которое лежит вне какой-либо связи с историей или законничеством. Это для Чемберлена принципиальнейший момент, который он еще не один раз будет подчеркивать в разных контекстах.
Во втором разделе ("Наследия") Чемберлен обращается к исторической ситуации V-VI веков, когда вследствие "хаоса народов" (еще одно важное для Чемберлена понятие) пала Западная Римская Империя, и темный саван Средних Веков накрыл европейские земли. Чемберлен настаивает, что Рим пал вследствие того, что к власти в империи прорвались восточные народы, неспособные к высокой социальной организации и лишенные глубокого "расового инстинкта". Здоровые элементы римского миропорядка были раздроблены и поглощены вследствие этой ползучей экспансии, и только появление в Европе германских народов не дало факелу цивилизации потухнуть навечно. Здесь Чемберлен переходит к самым фундаментальным аспектам своей системы. Он чрезвычайно подробно освещает вступление в западную историю двух очень разных, но исторически важных народов (или даже этносов) - евреев и германцев. Чемберлен, с одной стороны, восхищается евреями за их способность к сохранению расовой чистоты в тяжелейших условиях, с другой стороны - опасается разрастания еврейского влияния, поскольку видит, что в конечном счете оно приведет к омертвлению творческого воображения у европейцев. Только германцы способны противостоять этой опасности - они объединяют в себе два начала, свободу и верность, так, как это неспособен сделать ни один другой этнос на Земле, и в этом их величайшее преимущество. Что при этом особенно важно, Чемберлен ясно указывает на объединяющий смысл термина "германцы": в этой категории находятся три обширных группы народов: кельты, славяне и собственно германцы (кажется, в немецком оригинале Чемберлен употребляет термин "тевтонцы"). Хотя можно предположить, что немцы для Чемберлена есть германцы per se, он все же включает кельтские и славянские народы Европы в единую с германцами семью. Именно противостояние германцев и евреев является для Чемберлена той осью, вокруг которой вращается вся его историософская концепция.
В третьем разделе ("Борьба") Чемберлен демонстрирует это противостояние на примере двух критически значимых сфер общественной жизни: религиозной и государственной. Тенденция римской церкви к универсализму, настойчиво повторяет Чемберлен, есть признак стремления к расовому хаосу, в то время как протестантизм, рожденный в германских землях, знаменует собой возвращение к подлинному христианству. Эта же тенденция, но рассматриваемая в политическом аспекте, проявляется, согласно Чемберлену, в борьбе между безличной космополитической церковной аристократией (со всеми ее атрибутами, включая инквизицию и борьбу против свободы мысли) и здоровыми силами национального государства.
Во второй части ("Возникновение нового мира") рассматривается процесс становления современности во всех ее основных аспектах, начиная от Великих географических открытий и до искусства XIX века. Чемберлен, разумеется, полагает, что все основные исторические повороты 600 лет, лежащих между 1200 и 1800 годами, являются результатом действия германских народов (за двумя важными исключениями, о которых позже), и кульминацию развития германского мировоззрения он видит в кантовской философии. Науку и экономику он рассматривает очень бегло, в то время как искусство и философию ("мировоззрение") напротив, весьма подробно, связывая кантовские постановки вопросов с германским пониманием христианства, и особенно выделяя музыку в качестве высшей формы германского искусства.
Что в книге Чемберлена впечатляет, так это на удивление хороший, внятный стиль письма, и стремление охватить историю Запада как единое целое, причем во всех аспектах. С явной эрудированностью резко контрастирует, конечно, чисто произвольный подход к определению таких важных здесь понятий как "нация" и "раса": очень интересно, что первое для Чемберлена есть фундамент второго: нация создает расовое единство, а не наоборот. Этот процесс идет медленно, и часто ему грозит опасность быть прерванным внешними или внутренними катастрофами, но там, где он завершился (а именно среди германских народов Европы, прежде всего у немцев), появляется несокрушимая сила, способная владеть миром. Неудивительно, что при таком взгляде на историю для Чемберлена нет (и не может быть) никакого единого человечества (а значит, и никакого прогресса, по крайней мере, за пределами европейского ареала влияния) - расы и народы слишком различны, чтобы их можно было привести к общему знаменателю. Более того: сама попытка это сделать, предпринятая римско-католической церковью, по мысли Чемберлена, ведет лишь ко всеобъемлющей катастрофе (здесь отметим, что и протестантизм и даже православие Чемберлен ставит выше католицизма, поскольку обе этих конфессии для него - сугубо национальные). Отсюда же вытекает и резко отрицательная оценка Возрождения (это крайне поверхностный феномен, как полагает Чемберлен, скорее разрушивший, чем создавший что-то новое) и, конечно, Великой французской революции (наряду с Наполеоном). Во французском эксперименте 1789-1815 гг. Чемберлен видит лишь бунт фанатиков против всего хорошего, что сохранялось в католической церкви (при всех ее недостатках) и охраняемом ею общественном порядке. То, что революция во Франции оценивается как заря новой эпохи - "удивительнейшее заблуждение человеческого суждения". Точно так же Чемберлен враждебен к гегелевской философии; что опять-таки неудивительно при его постоянных отсылках к шопенгауэровским текстам. В гегельянстве Чемберлен видит скрытого врага германской мысли, разъедающего единство немецкого мировоззрения. Все это увенчивается его убеждением в том, что Германия в современной Европе есть высшая форма государства и расы, которая призвана вести за собой лучшую часть человечества. Здесь легко можно видеть параллели с нацистским мировоззрением, и это действительно так: национал-социалисты и Чемберлен достаточно активно сотрудничали, и первые открыто признавали второго своим пророком. Тот же Ницше, при всех его эскападах против христианства и буржуазной морали, все же был недостаточно последователен для нацизма, а вот Чемберлен как раз всегда подчеркивал необходимость цельного мировоззрения для всего народа, и однозначно мыслил в более подходящих для нацистов терминах.
В первой части работы ("Истоки"), включающей три раздела, Чемберлен подробно анализирует важнейшие истоки современного мировоззрения. В разделе первом ("Наследие древнего мира") таковых источников выделяется три: эллинские философия и искусство, римская идея государства и права, а также явление Христа и связанное с этим распространение новой монотеистической религии. И если взгляды Чемберлена на роль Эллады и Рима в западной истории более или менее традиционны (независимо от их исторической точности представленных им фактов), то в отношении христианства Чемберлен занимает очень интересную позицию. Хотя он полагает пришествие Христа важнейшим событием в истории, в развитии идей галилеянина (который, кстати, по Чемберлену, не был евреем) быстро оформляются две противоположных тенденции. Одна из них связана с еврейским влиянием, и стремится превратить христианство в историческую религию, лишенную творческой искры, но зато пригодную для массового воспитания и подчинения в качестве инструмента власти. Вторая же - подлинное учение Христа, заключающееся в том, что Царство Божие есть внутри человека, это особое состояние души и ума, которое лежит вне какой-либо связи с историей или законничеством. Это для Чемберлена принципиальнейший момент, который он еще не один раз будет подчеркивать в разных контекстах.
Во втором разделе ("Наследия") Чемберлен обращается к исторической ситуации V-VI веков, когда вследствие "хаоса народов" (еще одно важное для Чемберлена понятие) пала Западная Римская Империя, и темный саван Средних Веков накрыл европейские земли. Чемберлен настаивает, что Рим пал вследствие того, что к власти в империи прорвались восточные народы, неспособные к высокой социальной организации и лишенные глубокого "расового инстинкта". Здоровые элементы римского миропорядка были раздроблены и поглощены вследствие этой ползучей экспансии, и только появление в Европе германских народов не дало факелу цивилизации потухнуть навечно. Здесь Чемберлен переходит к самым фундаментальным аспектам своей системы. Он чрезвычайно подробно освещает вступление в западную историю двух очень разных, но исторически важных народов (или даже этносов) - евреев и германцев. Чемберлен, с одной стороны, восхищается евреями за их способность к сохранению расовой чистоты в тяжелейших условиях, с другой стороны - опасается разрастания еврейского влияния, поскольку видит, что в конечном счете оно приведет к омертвлению творческого воображения у европейцев. Только германцы способны противостоять этой опасности - они объединяют в себе два начала, свободу и верность, так, как это неспособен сделать ни один другой этнос на Земле, и в этом их величайшее преимущество. Что при этом особенно важно, Чемберлен ясно указывает на объединяющий смысл термина "германцы": в этой категории находятся три обширных группы народов: кельты, славяне и собственно германцы (кажется, в немецком оригинале Чемберлен употребляет термин "тевтонцы"). Хотя можно предположить, что немцы для Чемберлена есть германцы per se, он все же включает кельтские и славянские народы Европы в единую с германцами семью. Именно противостояние германцев и евреев является для Чемберлена той осью, вокруг которой вращается вся его историософская концепция.
В третьем разделе ("Борьба") Чемберлен демонстрирует это противостояние на примере двух критически значимых сфер общественной жизни: религиозной и государственной. Тенденция римской церкви к универсализму, настойчиво повторяет Чемберлен, есть признак стремления к расовому хаосу, в то время как протестантизм, рожденный в германских землях, знаменует собой возвращение к подлинному христианству. Эта же тенденция, но рассматриваемая в политическом аспекте, проявляется, согласно Чемберлену, в борьбе между безличной космополитической церковной аристократией (со всеми ее атрибутами, включая инквизицию и борьбу против свободы мысли) и здоровыми силами национального государства.
Во второй части ("Возникновение нового мира") рассматривается процесс становления современности во всех ее основных аспектах, начиная от Великих географических открытий и до искусства XIX века. Чемберлен, разумеется, полагает, что все основные исторические повороты 600 лет, лежащих между 1200 и 1800 годами, являются результатом действия германских народов (за двумя важными исключениями, о которых позже), и кульминацию развития германского мировоззрения он видит в кантовской философии. Науку и экономику он рассматривает очень бегло, в то время как искусство и философию ("мировоззрение") напротив, весьма подробно, связывая кантовские постановки вопросов с германским пониманием христианства, и особенно выделяя музыку в качестве высшей формы германского искусства.
Что в книге Чемберлена впечатляет, так это на удивление хороший, внятный стиль письма, и стремление охватить историю Запада как единое целое, причем во всех аспектах. С явной эрудированностью резко контрастирует, конечно, чисто произвольный подход к определению таких важных здесь понятий как "нация" и "раса": очень интересно, что первое для Чемберлена есть фундамент второго: нация создает расовое единство, а не наоборот. Этот процесс идет медленно, и часто ему грозит опасность быть прерванным внешними или внутренними катастрофами, но там, где он завершился (а именно среди германских народов Европы, прежде всего у немцев), появляется несокрушимая сила, способная владеть миром. Неудивительно, что при таком взгляде на историю для Чемберлена нет (и не может быть) никакого единого человечества (а значит, и никакого прогресса, по крайней мере, за пределами европейского ареала влияния) - расы и народы слишком различны, чтобы их можно было привести к общему знаменателю. Более того: сама попытка это сделать, предпринятая римско-католической церковью, по мысли Чемберлена, ведет лишь ко всеобъемлющей катастрофе (здесь отметим, что и протестантизм и даже православие Чемберлен ставит выше католицизма, поскольку обе этих конфессии для него - сугубо национальные). Отсюда же вытекает и резко отрицательная оценка Возрождения (это крайне поверхностный феномен, как полагает Чемберлен, скорее разрушивший, чем создавший что-то новое) и, конечно, Великой французской революции (наряду с Наполеоном). Во французском эксперименте 1789-1815 гг. Чемберлен видит лишь бунт фанатиков против всего хорошего, что сохранялось в католической церкви (при всех ее недостатках) и охраняемом ею общественном порядке. То, что революция во Франции оценивается как заря новой эпохи - "удивительнейшее заблуждение человеческого суждения". Точно так же Чемберлен враждебен к гегелевской философии; что опять-таки неудивительно при его постоянных отсылках к шопенгауэровским текстам. В гегельянстве Чемберлен видит скрытого врага германской мысли, разъедающего единство немецкого мировоззрения. Все это увенчивается его убеждением в том, что Германия в современной Европе есть высшая форма государства и расы, которая призвана вести за собой лучшую часть человечества. Здесь легко можно видеть параллели с нацистским мировоззрением, и это действительно так: национал-социалисты и Чемберлен достаточно активно сотрудничали, и первые открыто признавали второго своим пророком. Тот же Ницше, при всех его эскападах против христианства и буржуазной морали, все же был недостаточно последователен для нацизма, а вот Чемберлен как раз всегда подчеркивал необходимость цельного мировоззрения для всего народа, и однозначно мыслил в более подходящих для нацистов терминах.
