Череда экономических, военных и политических катастроф в первой половине ХХ столетия заметно подорвала убежденность европейцев в том, что история движется в ритме прогресса. И даже более того: после мировых войн и взлета тоталитаризма многим жителям Европы представлялось, что исторический процесс как таковой лишен смысла. Есть лишь колебания общественного мнения, циклы экономической динамики и политическая мода, но искать в этих дебрях причин и следствий какой-либо всеобъемлющий сюжет казалось наивным, если не архаичным, предрассудком прошлого.
Философ и политолог Эрик Фёгелин был одним из тех, кто воочию наблюдал трагические события 1930-х – 1940-х гг. в Европе, и вполне мог бы оказаться в числе тех, кто непоправимо травмирован историей. Но его взгляд на европейские катастрофы оказался неожиданным, в чем-то маргинальным, но в то же время впечатлившим множество интеллектуалов. Фёгелин был выходцем из Германии, однако свое образование он получил в Австрии, и после Первой мировой войны стал преподавателем в Вене. В конце 1930-х, после аншлюса, Фёгелин не только потерял работу, но и едва избежал ареста нацистами, успев перебраться в США, где продолжил свою преподавательскую карьеру. Позже он надолго вернулся в Европу, чтобы основать в Мюнхене Институт политических наук, а последние годы жизни вновь провел в США, работая в Стэнфорде.
«Новая наука политики» возникло из небольшого цикла лекций, прочитанных Фёгелином в начале 1951 г., и позже переработанных для печати. Книгу нельзя отнести к числу ключевых работ Фёгелина (его важнейшим проектом был многотомник «Порядок и история»), однако этот небольшой текст дает хорошее общее представление о его подходе к рассмотрению политической реальности. Центральная проблема теории политики – проблема изучения представительства, то есть тех особых форм, через которые «политическое общество начинает действовать в истории». Этот акцент на историческом аспекте политической жизни для Фёгелина принципиален: политическая деятельность происходит в ходе исторического процесса, так что исследование политики есть в то же время исследование истории.
Сообразно с указанным критерием, книга разделена на шесть глав, предваряемых обширным введением – каждая из них описывает тот или иной аспект проблемы представительства, в то время как вводная глава кратко обрисовывает текущее положение дел в политической науке. Фёгелин полагает, что распространение позитивизма в XIX столетии привело к затяжному кризису в изучении сферы политики, и лишь после Второй мировой войны можно говорить о начале длительного процесса реставрации, который далек от завершения. В первой главе Фёгелин описывает проблематику представительства в экзистенциальном ключе, как важнейший аспект политической жизни. В главе второй Фёгелин выдвигает один из самых любопытных своих тезисов о политике: он говорит о том, что политические сообщества с помощью представительства выражают не только самих себя, но и различные типы истины. Третья глава целиком посвящена рассмотрению борьбы за представительство в Римской империи – для Фёгелина это важнейший исторический период, итог которого продолжает определять духовный облик современного мира. Глава четвертая останавливается на последствиях победы христианства в античном мире, и здесь Фёгелин особо выделяет гностический аспект новой религии, который с течением времени превращается в центральный компонент новой – модерной – эпохи. В пятой главе Фёгелин подробно описывает эту гностическую революцию, охватившую несколько столетий, и связанную с подъемом «гражданской теологии», сосредоточенной вокруг все более и более прагматических вопросов политического действия. Шестая глава описывает «конец модерна» - современный для Фёгелина период, который характеризуется стремительным взлетом коммунистической формы гностицизма.
Точка зрения, лежащая в основе подхода Фёгелина к аналитике политической сферы, необычна, причем как в контексте традиций его времени, так и для современных читателей. Для первых Фёгелин легко мог показаться архаичным философствующим дилетантом, а для вторых – утонченным, но склонным к эзотерике мудрецом. Между тем, его понимание политической теории, несмотря на многие недостатки, заслуживает некоторого внимания хотя бы из-за своего потенциала, даже если он и остался во многом неиспользованным – или же использованным неверно.
Центральная идея Фёгелина о том, что политические сообщества есть представители истины, сражающиеся друг с другом в истории, задает широкие перспективы для нового понимания всемирно-исторических процессов, напоминая о лучших традициях немецкого идеализма. Но Фёгелин идет по другому пути, возвращаясь к истокам европейского мышления: его теория политики основана в намного большей степени на Платоне и Аристотеле, чем на Гоббсе или Гегеле. Еще один важный компонент мировоззрения Фёгелина – подчеркнутое внимание (даже почтение) к религиозным вопросам и, более широко, к ценностям вообще. В определенном смысле можно сказать, что теория политики Фёгелина – политический экзистенциализм, философия человеческого существования, обреченного на решение вновь и вновь возникающих вопросов о власти, истине и порядке.
Фёгелин наиболее увлекателен и проницателен тогда, когда он рассказывает о заре христианства и крахе античного миропорядка, разделы о Риме, греческих полисах и средневековом христианстве полны тонких наблюдений, касающихся природы власти, а также специфики взаимовлияния политики и религии. Особого внимания заслуживает его анализ интеллектуального вклада Иоахима Флорского в становление современного политического мышления, то есть создание основ для привычного нам комплекса понятий вроде «прогресса» или «вождя», наряду с представлением об истории как об умопостигаемом и целостном процессе.
К сожалению, отдельные достоинства концепции Фёгелина во многом обесцениваются его общим представлением об истории Европы как арене гностической революции. Фёгелин к тому же находится под заметным влиянием «цивилизационного» подхода, и видит в распространении европейского влияния (и мышления) на весь мир признак провинциализма – поистине поразительная точка зрения для человека, рассуждающего о логике истории! Склонность видеть корень всех бед современного человечества в «гностицизме» у Фёгелина тоже не слишком убедительно обоснована, и представляет собой самое слабое звено всей его теории политики. Здесь стоит привести хотя бы его аргументацию о том, как и почему «гностическая» традиция в христианстве вытеснила «классическую»: неуверенность, заявляет Фёгелин, «это сама сущность христианства», поскольку узы веры, связывающие человека с Богом, слабы и готовы разорваться в любую минуту. Таким образом, вся огромная традиция, возникшая в годы Реформации и подчеркивающая важность веры, оказывается вне поля зрения Фёгелина, а заодно становится видна и глубина непонимания христианства именно как исторического (то есть – находящегося в динамике, становлении) феномена. Такая ошибка понятна, учитывая направленность взгляда Фёгелина в античное прошлое – что, однако, не делает ее менее существенной. Концептуальные провалы дополняются избыточно вычурным слогом: там, где можно (а иногда – нужно) сказать два слова, Фёгелин говорит десять, образуя крайне тяжелые для восприятия сложносочиненные предложения.
В итоге «Новая наука политики» парадоксальным образом оказывается не обновлением, а возвращением к истокам – причем возвращением в неверном направлении. Иными словами, новизна той реставрации, которую предлагает Фёгелин, даже если признать необходимость обновления политической науки, крайне сомнительна, а ценность этого «поворота к представительству» подрывается его же методологическими установками. Неудивительно, что даже Лео Штраус, близкий знакомый и во многом единомышленник Фёгелина, критиковал эту его книгу.
Философ и политолог Эрик Фёгелин был одним из тех, кто воочию наблюдал трагические события 1930-х – 1940-х гг. в Европе, и вполне мог бы оказаться в числе тех, кто непоправимо травмирован историей. Но его взгляд на европейские катастрофы оказался неожиданным, в чем-то маргинальным, но в то же время впечатлившим множество интеллектуалов. Фёгелин был выходцем из Германии, однако свое образование он получил в Австрии, и после Первой мировой войны стал преподавателем в Вене. В конце 1930-х, после аншлюса, Фёгелин не только потерял работу, но и едва избежал ареста нацистами, успев перебраться в США, где продолжил свою преподавательскую карьеру. Позже он надолго вернулся в Европу, чтобы основать в Мюнхене Институт политических наук, а последние годы жизни вновь провел в США, работая в Стэнфорде.
«Новая наука политики» возникло из небольшого цикла лекций, прочитанных Фёгелином в начале 1951 г., и позже переработанных для печати. Книгу нельзя отнести к числу ключевых работ Фёгелина (его важнейшим проектом был многотомник «Порядок и история»), однако этот небольшой текст дает хорошее общее представление о его подходе к рассмотрению политической реальности. Центральная проблема теории политики – проблема изучения представительства, то есть тех особых форм, через которые «политическое общество начинает действовать в истории». Этот акцент на историческом аспекте политической жизни для Фёгелина принципиален: политическая деятельность происходит в ходе исторического процесса, так что исследование политики есть в то же время исследование истории.
Сообразно с указанным критерием, книга разделена на шесть глав, предваряемых обширным введением – каждая из них описывает тот или иной аспект проблемы представительства, в то время как вводная глава кратко обрисовывает текущее положение дел в политической науке. Фёгелин полагает, что распространение позитивизма в XIX столетии привело к затяжному кризису в изучении сферы политики, и лишь после Второй мировой войны можно говорить о начале длительного процесса реставрации, который далек от завершения. В первой главе Фёгелин описывает проблематику представительства в экзистенциальном ключе, как важнейший аспект политической жизни. В главе второй Фёгелин выдвигает один из самых любопытных своих тезисов о политике: он говорит о том, что политические сообщества с помощью представительства выражают не только самих себя, но и различные типы истины. Третья глава целиком посвящена рассмотрению борьбы за представительство в Римской империи – для Фёгелина это важнейший исторический период, итог которого продолжает определять духовный облик современного мира. Глава четвертая останавливается на последствиях победы христианства в античном мире, и здесь Фёгелин особо выделяет гностический аспект новой религии, который с течением времени превращается в центральный компонент новой – модерной – эпохи. В пятой главе Фёгелин подробно описывает эту гностическую революцию, охватившую несколько столетий, и связанную с подъемом «гражданской теологии», сосредоточенной вокруг все более и более прагматических вопросов политического действия. Шестая глава описывает «конец модерна» - современный для Фёгелина период, который характеризуется стремительным взлетом коммунистической формы гностицизма.
Точка зрения, лежащая в основе подхода Фёгелина к аналитике политической сферы, необычна, причем как в контексте традиций его времени, так и для современных читателей. Для первых Фёгелин легко мог показаться архаичным философствующим дилетантом, а для вторых – утонченным, но склонным к эзотерике мудрецом. Между тем, его понимание политической теории, несмотря на многие недостатки, заслуживает некоторого внимания хотя бы из-за своего потенциала, даже если он и остался во многом неиспользованным – или же использованным неверно.
Центральная идея Фёгелина о том, что политические сообщества есть представители истины, сражающиеся друг с другом в истории, задает широкие перспективы для нового понимания всемирно-исторических процессов, напоминая о лучших традициях немецкого идеализма. Но Фёгелин идет по другому пути, возвращаясь к истокам европейского мышления: его теория политики основана в намного большей степени на Платоне и Аристотеле, чем на Гоббсе или Гегеле. Еще один важный компонент мировоззрения Фёгелина – подчеркнутое внимание (даже почтение) к религиозным вопросам и, более широко, к ценностям вообще. В определенном смысле можно сказать, что теория политики Фёгелина – политический экзистенциализм, философия человеческого существования, обреченного на решение вновь и вновь возникающих вопросов о власти, истине и порядке.
Фёгелин наиболее увлекателен и проницателен тогда, когда он рассказывает о заре христианства и крахе античного миропорядка, разделы о Риме, греческих полисах и средневековом христианстве полны тонких наблюдений, касающихся природы власти, а также специфики взаимовлияния политики и религии. Особого внимания заслуживает его анализ интеллектуального вклада Иоахима Флорского в становление современного политического мышления, то есть создание основ для привычного нам комплекса понятий вроде «прогресса» или «вождя», наряду с представлением об истории как об умопостигаемом и целостном процессе.
К сожалению, отдельные достоинства концепции Фёгелина во многом обесцениваются его общим представлением об истории Европы как арене гностической революции. Фёгелин к тому же находится под заметным влиянием «цивилизационного» подхода, и видит в распространении европейского влияния (и мышления) на весь мир признак провинциализма – поистине поразительная точка зрения для человека, рассуждающего о логике истории! Склонность видеть корень всех бед современного человечества в «гностицизме» у Фёгелина тоже не слишком убедительно обоснована, и представляет собой самое слабое звено всей его теории политики. Здесь стоит привести хотя бы его аргументацию о том, как и почему «гностическая» традиция в христианстве вытеснила «классическую»: неуверенность, заявляет Фёгелин, «это сама сущность христианства», поскольку узы веры, связывающие человека с Богом, слабы и готовы разорваться в любую минуту. Таким образом, вся огромная традиция, возникшая в годы Реформации и подчеркивающая важность веры, оказывается вне поля зрения Фёгелина, а заодно становится видна и глубина непонимания христианства именно как исторического (то есть – находящегося в динамике, становлении) феномена. Такая ошибка понятна, учитывая направленность взгляда Фёгелина в античное прошлое – что, однако, не делает ее менее существенной. Концептуальные провалы дополняются избыточно вычурным слогом: там, где можно (а иногда – нужно) сказать два слова, Фёгелин говорит десять, образуя крайне тяжелые для восприятия сложносочиненные предложения.
В итоге «Новая наука политики» парадоксальным образом оказывается не обновлением, а возвращением к истокам – причем возвращением в неверном направлении. Иными словами, новизна той реставрации, которую предлагает Фёгелин, даже если признать необходимость обновления политической науки, крайне сомнительна, а ценность этого «поворота к представительству» подрывается его же методологическими установками. Неудивительно, что даже Лео Штраус, близкий знакомый и во многом единомышленник Фёгелина, критиковал эту его книгу.
