После распада Советского Союза и длительного цикла крайне тяжелых реформ, в России к началу 2000-х гг. накопилось разочарование, связанное с крахом надежд на скорый выход из системного кризиса, в котором оказалась страна. Опыт постсоветского транзита оказался не просто болезненным, но унизительным для большинства населения, что вызвало потребность в поиске компенсаторной идеологической реакции, призванной объяснить причины провалов модернизации – самой известной формой этой реакции стала концепция «особого пути России», подчеркивающая несовместимость западного и российского мировоззрений, а также отделяющая историческое развитие России от остального человечества. Хотя в течение 2000-х гг. ее влияние оставалось сравнительно слабым, к середине 2010-х идея «особого пути» не только стала доминировать в публичном дискусре, но и активно продвигалась многими интеллектуалами, причем самого разного толка, от радикальных консерваторов-традиционалистов до прозападных либералов, жестко критиковавших правящий режим. Все эти люди, хотя и в совершенно разных контекстах, соглашались с тем, что путь развития России противоположен опыту Европы, различались лишь их оценки и причины этого различия.
Дмитрий Травин, известный российский публицист, директор Центра исследований модернизации в ЕУСПб, в своей новой книге подробно отслеживает историю представлений об особом пути России, последовательно демонстрируя их научную несостоятельность, но одновременно объясняя притягательность подобного рода идей в постсоветском контексте. Его работа делится на две хронологически связанные части: в первой («Классики») описываются наиболее ранние версии тезиса об особом пути России, распространенные до начала ХХ века, а во второй («Современники») дается обзор и анализ концепций, наследовавших этим традициям в постсоветское время.
К числу важнейших заслуг Тренина можно отнести тот факт, что его книга - первая за долгое время работа, где в максимально доступной, но при этом корректной форме излагается история понятия «особый путь» в русскоязычном дискурсе на протяжении нескольких столетий, причем это изложение сопровождается постоянным соотнесением идеологии с фактами, что позволяет легко заметить вопиющие пробелы в построениях почти всех авторов, защищающих тезис об уникальности России и ее противоположности Европе.
Травин справедливо отмечает факт, редко признаваемый сторонниками «особого пути»: сама эта концепция родом из Германии, где она отвечала на точно такой же запрос населения, возникший в схожих исторических условиях второй половины XIX века, когда в полной мере развернулась немецкая модернизация, и повсеместно разрушался традиционный уклад жизни. При анализе теорий «особого пути» всегда необходимо помнить, что возникают они в контексте отставания страны от лидеров модернизации, и носят в первую очередь эмоциональный, а не рациональный характер.
Ярким примером может быть Чаадаев, который в своих «Философических письмах» тщательно перечисляет все недостатки русского народа и ошибки отечественной истории, однако заканчивает на оптимистической ноте, окрашенной в религиозные тона, полагая, что Россия еще покажет миру важный пример, оставив свой след в человеческой истории. Эта модель описания России будет характерна для возникших несколько позже славянофилов, вроде Аксакова и Киреевского, много писавших об особых свойствах русской общины, но опиравшихся при этом на идеализированные картины пасторальной жизни крестьян, а не на реальные наблюдения. То, что Чаадаев считал недостатком, славянофилы сочтут достоинством, поскольку начнут противопоставлять атомизированный западный образ жизни российской солидарности, основанной на подлинно христианской любви и братстве.
Следующий этап в развитии идей об особой роли России – эпоха Великих реформ, когда возникает движение панславизма, видным представителем которого становится Достоевский, неустанно пропагандирующий объединение славян под эгидой Петербурга как высшую цель империи, несущую благо всем славянским и православным народам. Здесь опять встречаются – в еще большей степени – опора на эмоции и художественные образы, а не на анализ реальной политической обстановки; кроме того, именно среди авторов этого поколения ярко проявляется очень важная черта почти всех последующих сторонников «особого пути»: уникальная Россия противопоставляется обобщенному «Западу», который наделяется чертами, характерными для одной-двух стран. Данилевский с его категориями «германо-романского» культурного типа здесь самый известный пример, хотя в ХХ веке у него найдется немало последователей.
Что же до более подробного рассмотрения приключений идеи «особого пути» в прошлом столетии, то Травин здесь особо выделяет роль евразийства, как в классической (возникшей около 1920-х гг. в среде русской эмиграции), так и в современной (связанной с Евразийским движением Дугина) формах. Но в целом, говоря о ХХ веке, Травин больше сосредоточен на критическом обзоре тех авторов, которые не преследуют идеологических целей, а более или менее добросовестно пытаются осмыслить специфику исторического развития России, но при этом все время возвращаются к схемам, разделяющим европейский и российский опыт. Причем границы этого деления могут пролегать порой в очень неожиданных местах – у кого-то (как у Паршева) по климатическим зонам, у кого-то – по различным литературным канонам (как у Столярова), хотя преобладает (как у либералов, так и у консерваторов, различаясь только оценками) все-таки более традиционное указание на православие и отсутствие частной собственности как главные особенности России, мешающие ей влиться в цивилизованный мир.
Между тем, Травин без какой-либо экзальтации и лишних эмоций показывает, что подавляющее большинство вариаций идеи «особого пути», во-первых, не заслуживают серьезного отношения с точки зрения общественных наук, а, во-вторых, не являются чем-то уникальным для России, даже наоборот, представляют собой частный случай осмысления отсталости и фрустрации, вызванной проблемами с модернизацией страны. И действительно, при чтении практически любого текста, упоминающего «особый путь России», рано или поздно становится понятна их главная проблема: люди, писавшие эти тексты, может быть, неплохо знают Россию, но очень плохо представляют себе тот «Запад», с которым они ее сравнивают, причем даже неважно, современный или ранее существовавший. В трудах этих авторов иногда можно найти остроумные замечания о российских особенностях, но любые попытки выделить Россию как страну с уникальным историческим опытом разбиваются при внимательном изучении европейской истории, понимаемой как целое, а не сводимой к анализу одной или нескольких передовых стран, будь то Франция, Великобритания или Германия; помимо них, в Европе есть множество стран и регионов с чертами, которые многие всерьез считают характерными только для России – что постоянно и справедливо Травин подчеркивает в своей книге. В этом отношении его работа, можно надеяться, будет долго выполнять свою просветительскую функцию, поскольку само знание о разнообразности исторических путей Европы к свободе показывает, насколько иллюзорны и опасны идеологемы, закрывающие России путь к современному государству, и подрывающие уверенность людей в способности что-то изменить в окружающем их социальном мире.
