Ленин неоднократно говорил, что в любом деле главное – найти то самое верное звено, потянув за которое можно вытащить всю цепь. В случае с ленинской теорией (и тактикой) пролетарской революции таким главным звеном можно считать книгу «Государство и революция», написанную в период борьбы большевиков за власть после краха царского режима. Чтобы понять все, что большевистская партия делала после осени 1917-го, стоит внимательно прочесть этот небольшой, но плотно набитый важными мыслями текст – особенно те его части, где Ленин говорит о структуре и особенностях современного государства.
На протяжении шести глав Ленин последовательно и недвусмысленно излагает свою интерпретацию марксистской теории применительно к проблеме завоевания власти пролетариатом в государстве, не уставая при этом беспощадно громить всех марксистов, которые выражали иную точку зрения. При этом если в главном своем направлении мысли Ленин остается честен, в деталях (а именно о них идет в книге речь по большей части) видны многочисленные передергивания и поверхностный взгляд, выдаваемый за последнее слово логики и здравого смысла.
Ленин начинает с того, что определяет государство как орудие классового господства, силой подавляющее общественные противоречия. Здесь он более-менее точно движется по пути, проложенном еще Марксом и Энгельсом. Но как только речь заходит не о 1870-х или 1890-х годах, а о современном – связанном с мировой войной – этапе развития капитализма, Ленин стремительно отходит от огромного числа нюансов, с которыми работали классики. Вместо этого он – под предлогом необратимого обострения империалистических противоречий – начинает настаивать на том, что капиталистическое государство в ХХ веке уже не может быть сколь-нибудь демократическим, окончательно превратившись в дубину, с помощью которой буржуазия нещадно избивает рабочий класс.
Как следствие, необходимость в сохранении парламентских форм политической власти для Ленина – признак «оппортунизма», «ренегатства» и «опошления» всевозможными «социал-шовинистами» марксистского наследия. Та политическая структура, которая возникнет в ходе пролетарской революции, никак не может опираться на буржуазные механизмы реализации власти, хотя бы потому, отмечает снова и снова Ленин, что ее задачей является подавление смещенных классов, прежде всего – буржуазии, а выполнять эту задачу необходимо со всей возможной суровостью.
Ленин начинает с того, что определяет государство как орудие классового господства, силой подавляющее общественные противоречия. Здесь он более-менее точно движется по пути, проложенном еще Марксом и Энгельсом. Но как только речь заходит не о 1870-х или 1890-х годах, а о современном – связанном с мировой войной – этапе развития капитализма, Ленин стремительно отходит от огромного числа нюансов, с которыми работали классики. Вместо этого он – под предлогом необратимого обострения империалистических противоречий – начинает настаивать на том, что капиталистическое государство в ХХ веке уже не может быть сколь-нибудь демократическим, окончательно превратившись в дубину, с помощью которой буржуазия нещадно избивает рабочий класс.
Как следствие, необходимость в сохранении парламентских форм политической власти для Ленина – признак «оппортунизма», «ренегатства» и «опошления» всевозможными «социал-шовинистами» марксистского наследия. Та политическая структура, которая возникнет в ходе пролетарской революции, никак не может опираться на буржуазные механизмы реализации власти, хотя бы потому, отмечает снова и снова Ленин, что ее задачей является подавление смещенных классов, прежде всего – буржуазии, а выполнять эту задачу необходимо со всей возможной суровостью.
Для объяснения того, на что будет похожа эта государственная власть, Ленин обращается к записям Маркса, посвященным Парижской коммуне, и выводит из них основные черты политической модели, основанной на господстве пролетариата. Именно здесь видны колоссальные провалы в ленинской позиции – провалы, многое объясняющие в советской практике вплоть до конца Советского Союза, но более всего раскрывающие особенности возникшего после революции 1917 г. государства, особенно в плане его репрессивного потенциала.
Об этих зияющих провалах можно говорить долго, но достаточно отметить хотя бы мельком тот факт, что Ленин вообще (то есть совсем) не придает значения роли чиновников в современном государстве. Для него все они – безликие бюрократы, выполняющие чисто технические функции «учета и контроля», которым можно легко и быстро научить огромные массы людей. С этим рифмуется и их «полная сменяемость» в «любой момент»: все, овладевшие простейшими операциями «учета и контроля», могут быть взаимозаменяемы. При таком взгляде понятен не только встречаемый в книге образ «единой фабрики», но и представление о людях как винтиках в государственной машине – вся специфика управления сводится к умению вовремя заменять эти винтики, чтобы весь механизм продолжал работать. Сталин, в чем ни были его отличия от Ленина, в этом – очень важном для партии и страны – отношении был верным последователем ленинских принципов.
И любопытно еще сопоставить марксистско-ленинский подход с гегелевским – в том, что касается политической власти вообще и государства в частности. Вся история советского эксперимента (равно как и поднятой им революционной волны в прошлом столетии) показывает, что Гегель яснее понимал отношения гражданского общества и государства, чем Маркс. В то время как Маркс по большей части игнорировал культурный фактор в общественном развитии (отчего, например, идет и его недооценка национализма), Гегель стремился соединить в своей системе экономические, культурные и политические компоненты. Для марксизма – особенно в его ленинской форме – государство представляло собой орудие угнетения, мешающую развитию человека надстройку, которую нужно как можно скорее убрать, заменив самоуправлением вооруженных пролетарских масс. В гегелевской оптике такое требование не только невыполнимо, но и абсурдно, ввиду того, что государство (будучи относительно повсеместным в развитом мире) находится в сложных диалектических отношениях не просто с гражданским обществом частных собственников, но с народом, и потому представляет собой нечто большее, чем сумму составляющих его бюрократов.
Об этих зияющих провалах можно говорить долго, но достаточно отметить хотя бы мельком тот факт, что Ленин вообще (то есть совсем) не придает значения роли чиновников в современном государстве. Для него все они – безликие бюрократы, выполняющие чисто технические функции «учета и контроля», которым можно легко и быстро научить огромные массы людей. С этим рифмуется и их «полная сменяемость» в «любой момент»: все, овладевшие простейшими операциями «учета и контроля», могут быть взаимозаменяемы. При таком взгляде понятен не только встречаемый в книге образ «единой фабрики», но и представление о людях как винтиках в государственной машине – вся специфика управления сводится к умению вовремя заменять эти винтики, чтобы весь механизм продолжал работать. Сталин, в чем ни были его отличия от Ленина, в этом – очень важном для партии и страны – отношении был верным последователем ленинских принципов.
И любопытно еще сопоставить марксистско-ленинский подход с гегелевским – в том, что касается политической власти вообще и государства в частности. Вся история советского эксперимента (равно как и поднятой им революционной волны в прошлом столетии) показывает, что Гегель яснее понимал отношения гражданского общества и государства, чем Маркс. В то время как Маркс по большей части игнорировал культурный фактор в общественном развитии (отчего, например, идет и его недооценка национализма), Гегель стремился соединить в своей системе экономические, культурные и политические компоненты. Для марксизма – особенно в его ленинской форме – государство представляло собой орудие угнетения, мешающую развитию человека надстройку, которую нужно как можно скорее убрать, заменив самоуправлением вооруженных пролетарских масс. В гегелевской оптике такое требование не только невыполнимо, но и абсурдно, ввиду того, что государство (будучи относительно повсеместным в развитом мире) находится в сложных диалектических отношениях не просто с гражданским обществом частных собственников, но с народом, и потому представляет собой нечто большее, чем сумму составляющих его бюрократов.
Ленин В.И. Государство и революция. Изд-во "Жизнь и знание"; Петроград, 1918.
