30 лет назад многим казалось, что эпоха диктатур в Европе подошла к концу. Еще с середины 1970-х годов началась серия переходов к демократии, сначала в средиземноморских странах, затем в Центральной Европе, и, наконец, в Советском Союзе. Но через поколение будущее демократических режимов не кажется столь же безоблачным: в Польше и Венгрии набрали силу нелиберальные режимы, подрывающие гражданские свободы, Россия вновь стала автократией, а во многих устоявшихся либерально-демократических странах господствует популизм, скорее разжигающий внутренние конфликты, чем сплачивающий нацию.
Эти кризисы, однако, не должны вводить защитников демократии в отчаяние, как показывает в своей книге Шери Берман, профессор политологии в Барнард-колледже. Ее работа представляет собой сжатое, но достаточно содержательное описание европейской политической динамики за последние двести лет, со времен Великой французской революции до падения коммунизма. Берман описывает извилистый путь политического развития в Европе, останавливаясь на нескольких ключевых примерах, позволяющих понять наиболее важные этапы движения к демократии, а также подробно рассматривая неудачные примеры демократического транзита.
Эти кризисы, однако, не должны вводить защитников демократии в отчаяние, как показывает в своей книге Шери Берман, профессор политологии в Барнард-колледже. Ее работа представляет собой сжатое, но достаточно содержательное описание европейской политической динамики за последние двести лет, со времен Великой французской революции до падения коммунизма. Берман описывает извилистый путь политического развития в Европе, останавливаясь на нескольких ключевых примерах, позволяющих понять наиболее важные этапы движения к демократии, а также подробно рассматривая неудачные примеры демократического транзита.
Книга выстроена по хронологическому принципу, каждая глава представляет собой краткий очерк либо отдельного примера (анти)демократического перехода, либо определенной эпохи в европейской истории, важной для политического развития. Рисуя масштабную картину европейской борьбы за демократию, Берман опирается на исторический подход: пониманию настоящего предшествует понимание прошлого, особенности которого задают спектр возможностей для демократического транзита. В качестве основных "участников конфликта" Берман выделяет две категории режимов: собственно демократии и ancien régime, определяемые предельно широко, как силы прогрессивного, более инклюзивного, политического порядка, и силы реакции, нацеленные на восстановление иерархического, ориентированного на элиты, общества. Их диалектическая борьба и составляет основной сюжет европейской политической истории последних столетий.
В первых главах Берман рассказывает о специфике дореволюционной Франции, первой европейской страны, где произошла демократическая революция. Наиболее важной чертой ancien régime - не только французского, но вообще любого типологически схожего - Берман считает юридически санкционированное неравенство, воплощенное в системе привилегий, жалованных монархом конкретным сословиям. Общества, распространенные в абсолютистской Европе, от Испании до России, основывались на иерархическом порядке, принципиально отрицающем идею равенства перед законом. Единственным исключением была Англия, но даже там не могла идти речь о демократии, лишь о раннем переходе от слабого абсолютизма к правлению олигархии, строго охранявшей свои привилегии от простолюдинов.
Революционный взрыв 1789 г., потрясший Францию, необратимо изменил восприятие политической власти европейцами - в стране, служившей образцом для всех остальных, была предпринята сознательная попытка установления радикально нового общественного порядка, основанного на идее универсального равенства перед законом, и нацеленного на последовательное разрушение всей правовой и экономической инфраструктуры ancien régime. Берман очень ярко показывает, что даже провал революционного обновления Франции с приходом наполеоновской диктатуры не мог отменить того, что в Европе возникло четкое осознание хрупкости традиционных обществ, а значит - демократизация впервые стала частью общеевропейской повестки дня.
В первых главах Берман рассказывает о специфике дореволюционной Франции, первой европейской страны, где произошла демократическая революция. Наиболее важной чертой ancien régime - не только французского, но вообще любого типологически схожего - Берман считает юридически санкционированное неравенство, воплощенное в системе привилегий, жалованных монархом конкретным сословиям. Общества, распространенные в абсолютистской Европе, от Испании до России, основывались на иерархическом порядке, принципиально отрицающем идею равенства перед законом. Единственным исключением была Англия, но даже там не могла идти речь о демократии, лишь о раннем переходе от слабого абсолютизма к правлению олигархии, строго охранявшей свои привилегии от простолюдинов.
Революционный взрыв 1789 г., потрясший Францию, необратимо изменил восприятие политической власти европейцами - в стране, служившей образцом для всех остальных, была предпринята сознательная попытка установления радикально нового общественного порядка, основанного на идее универсального равенства перед законом, и нацеленного на последовательное разрушение всей правовой и экономической инфраструктуры ancien régime. Берман очень ярко показывает, что даже провал революционного обновления Франции с приходом наполеоновской диктатуры не мог отменить того, что в Европе возникло четкое осознание хрупкости традиционных обществ, а значит - демократизация впервые стала частью общеевропейской повестки дня.
Затем Берман переходит к анализу революционного всплеска 1848-го, а также к рассмотрению двух случаев национальной консолидации, которые были во многом следствием провалившейся революции: итальянского и немецкого. Своего рода антитезой к ним становится французская Третья республика, которая стала самым долговременным политическим режимом в стране на несколько поколений - Берман подробно разбирает этот пример устойчивой демократии в европейской истории на протяжении нескольких глав.
Первая мировая война, фашизм и национал-социализм рассматриваются в двух главах, где Берман показывает общеевропейский контекст 1920-х и 1930-х, подчеркивая, что провалы демократии в то время были нормой, а английская политическая стабильность - исключением. При этом, что любопытно, политическую динамику в Испании Берман рассматривает отдельно, подавая ее как едва ли не образцовый пример демократической консолидации после многих лет авторитарного правления.
Последние главы книги охватывают вторую половину ХХ века, и в них Берман описывает различные политические траектории западной и восточной частей Европы в годы Холодной войны. На Западе, благодаря американскому присутствию и консенсусу вокруг социал-демократической модели, к 1960-м была достигнута консолидация либерально-демократических режимов. А вот на Востоке война вызвала всеобщий крах остатков ancien régime, после чего Советский Союз произвел в регионе "революцию сверху", навязав местным обществам собственную модель модернизации. Это достижение, подкрепленное марксистской идеологией, придавало определенную легитимность коммунистическим режимам. С течением времени, однако, стало понятным, что Советский Союз не допустит какой бы то ни было модификации коммунизма, и интеллектуалы (а вслед за ними - и широкие слои населения) Восточной Европы разочаровались в возможности реформировать марксизм, что вызвало постепенную инфляцию легитимности в восточноевропейских странах. Ее конечной точкой стала серия "бархатных революций" на Востоке, вызванная последней попыткой СССР реформировать советскую систему, но привела она к ее распаду - а других странах региона, соответственно, к обрушению марксистских режимов.
В заключительной главе Берман подытоживает несколько столетий политического развития в Европе, перечисляя несколько уроков, которые можно извлечь из представленного в книге опыта. Пожалуй, главный из них заключается в том, что консолидация демократии - это итог длительного, полного откатов и замедлений, процесса, в котором существенную роль играет прошлое, определяющее коридор возможностей для настоящего. Это действительно стоит помнить, глядя на современный Европейский Союз, который представляется венцом длительного и поступательного движения к построению либерально-демократической системы. Пусть в таком взгляде есть правда, все же это лишь часть, хотя и значительная, более сложной картины. Ведь внутри ЕС продолжает существовать заметное неравенство между Западом и Востоком, вызванное, в том числе, различным историческим опытом, который новоприбывшим довольно сложно преодолеть до сих пор
Первая мировая война, фашизм и национал-социализм рассматриваются в двух главах, где Берман показывает общеевропейский контекст 1920-х и 1930-х, подчеркивая, что провалы демократии в то время были нормой, а английская политическая стабильность - исключением. При этом, что любопытно, политическую динамику в Испании Берман рассматривает отдельно, подавая ее как едва ли не образцовый пример демократической консолидации после многих лет авторитарного правления.
Последние главы книги охватывают вторую половину ХХ века, и в них Берман описывает различные политические траектории западной и восточной частей Европы в годы Холодной войны. На Западе, благодаря американскому присутствию и консенсусу вокруг социал-демократической модели, к 1960-м была достигнута консолидация либерально-демократических режимов. А вот на Востоке война вызвала всеобщий крах остатков ancien régime, после чего Советский Союз произвел в регионе "революцию сверху", навязав местным обществам собственную модель модернизации. Это достижение, подкрепленное марксистской идеологией, придавало определенную легитимность коммунистическим режимам. С течением времени, однако, стало понятным, что Советский Союз не допустит какой бы то ни было модификации коммунизма, и интеллектуалы (а вслед за ними - и широкие слои населения) Восточной Европы разочаровались в возможности реформировать марксизм, что вызвало постепенную инфляцию легитимности в восточноевропейских странах. Ее конечной точкой стала серия "бархатных революций" на Востоке, вызванная последней попыткой СССР реформировать советскую систему, но привела она к ее распаду - а других странах региона, соответственно, к обрушению марксистских режимов.
В заключительной главе Берман подытоживает несколько столетий политического развития в Европе, перечисляя несколько уроков, которые можно извлечь из представленного в книге опыта. Пожалуй, главный из них заключается в том, что консолидация демократии - это итог длительного, полного откатов и замедлений, процесса, в котором существенную роль играет прошлое, определяющее коридор возможностей для настоящего. Это действительно стоит помнить, глядя на современный Европейский Союз, который представляется венцом длительного и поступательного движения к построению либерально-демократической системы. Пусть в таком взгляде есть правда, все же это лишь часть, хотя и значительная, более сложной картины. Ведь внутри ЕС продолжает существовать заметное неравенство между Западом и Востоком, вызванное, в том числе, различным историческим опытом, который новоприбывшим довольно сложно преодолеть до сих пор
S. Berman. Democracy and Dictatorship in Europe (2019). Oxford University Press, 545 pp.
