После завершения в конце ХХ века эпохи «холодной войны», в международной политике все более явно обозначалась тенденция к повышению значимости феномена идентичности. Если в 2000-е годы часто говорили об опасности «столкновения цивилизаций», основанных на принципиально различных идентичностях, то в 2010-е идентичность стала рассматриваться в контексте проблемы борьбы за достоинство, прежде всего достоинство коллективное. Идет ли речь о коллективе, выделенном по гендерным, этническим или религиозным признакам, вопросы признания человеческого достоинства вновь стали центральной темой дебатов во многих странах, в том числе и тех, что определяют мировую политику.
Фрэнсис Фукуяма, известный американский политический аналитик, в своей новой книге подробно освещает этот глобальный сдвиг в международных отношениях, связанный с темой достоинства и борьбы за признание, показывая его наиболее важные аспекты, причем и те, о которых в СМИ вспоминают нечасто. Фукуяма, когда-то ставший известным благодаря своей гипотезе о «Конце Истории», как нельзя лучше подходит на роль человека, способного в полной мере оценить долгосрочные последствия той роли, которую политика идентичности играет в современных странах, прежде всего – в США и Европейском Союзе. Для его постисторической перспективы категория достоинства очень важна, так что нет ничего удивительно в том, что Фукуяма взялся за работу именно сейчас, в середине 2010-х, когда по всему миру разгораются ожесточенные схватки вокруг идентичности как политической проблемы.
Его новая книга – это публицистика, связанная с требованиями момента, однако содержащая весьма проницательный философский и исторический анализ. Как признается сам Фукуяма, он не написал бы этой книги, не стань Дональд Трамп президентом США – это событие можно рассматривать в качестве кульминации долгого кризиса, охватившего американское общество где-то на рубеже столетий, когда вопросы экономики и распределения благ в обществе были вытеснены совершенно иной повесткой дня, сконцентрированной на проблемах идентичности и признания. Но книга Фукуямы рассматривает далеко не только американский пример, а охватывает также и европейские дебаты последних лет, посвященные проблемам меньшинств, и выходу Великобритании из ЕС – событию, в котором не последнюю роль сыграли проблемы идентичности, хотя и в несколько ином, чем в США, контексте.
Фукуяма начинает свое исследование с фиксации текущего положения дел в мировой политике, характерной чертой которого является рост внимания общества к проблематике идентичности и признания коллективных идентичностей, ранее считавшихся маргинальными. Это явление можно наблюдать во всех развитых странах, и во многих развивающихся, несмотря на значительные различия между ними – их объединяет, кроме прочего, формирование политики ресентимента, выстроенной вокруг проблем идентичности различными сообществами активистов, как слева, так и справа. Затем он описывает сам феномен достоинства, вскрывая его генеалогию в европейской религиозной и философской мысли, и подробно останавливается на процессе «демократизации достоинства», который развернулся в полную силу к ХХ столетию, благодаря демократическим движениям и борьбе за гражданские права, в особенности в США. Фукуяма очень подробно анализирует последствия этого явления – как позитивные, так и негативные – для общественного сознания либеральных демократий, подчеркивая те стороны борьбы за признание своих прав, которые обычно не попадают в фокус внимания публики, и именно здесь озвучивает очень неприятный для многих (но совершенно справедливый) факт: многообразие общества, не имеющее границ, имеет конечной точкой разрушение публичной сферы и крах любой политической коммуникации, что, в свою очередь, приведет к подрыву либерально-демократического режима. Но сама по себе борьба за достоинство может иметь и оздоровительный эффект для демократии, если политика будет направлена на поиск и конструирование идентичностей солидарности, а не различия – в последних главах Фукуяма как раз и предлагает ряд мер, направленных на укрепление единства американского общества, которые должны высветить объединяющие всех ее граждан факторы (с известными поправками некоторые из этих шагов могут предпринять и страны ЕС, хотя сам Фукуяма и подчеркивает, что в Европе ситуация с национальным единством более сложная, и для европейского случая нужны более разнообразные рекомендации).
В конце 1980-х Фукуяма, до того никому не известный аналитик в корпорации RAND, выпустил статью, в которой провозгласил «конец истории», став в одночасье всемирно известным интеллектуалом. Но самое примечательное в его тезисе – то, насколько часто он понимался неверно, в духе апологии «американской мировой гегемонии» (от чего Фукуяма всегда был бесконечно далек). Его постисторическая парадигма была основана на специфической интерпретации гегельянства, и включала в себя категорию борьбы за признание, которая представляет собой двигатель исторического развития. В своей новой книге Фукуяма вновь обращается к этой категории, показывая, как именно она способна объяснить происходящий в мировой политике сдвиг от экономического языка к дискурсу, выстроенному вокруг достоинства.
Человек, будучи политическим животным, требует признания своей ценности, и способен за нее бороться, мирно или нет. Это требование признания собственного достоинства принимает в истории различные формы, и достигает – в определенном смысле – своего завершения в либерально-демократических режимах, признающих равное достоинство каждого отдельно взятого гражданина, независимо от его религиозной, статусной или этнической принадлежности. Корни этой концепции достоинства лежат, конечно, в христианстве, однако после (и вследствие) Великой французской революции возникла – и распространилась по всему миру – светская интерпретация достоинства, основанная на идее прав человека. Но в революционной волне, поднятой после 1789-го, всегда было две тенденции: одна связывала достоинство с личностью, другая – с коллективом. Не всегда эти тенденции находились в конфликте, однако к началу XXI века разница между ними стала источником общественных кризисов в либерально-демократических странах.
Фукуяма справедливо отмечает, что современная концепция борьбы за гражданские права (в отличие от движений 1960-х) в США тесно связана с идеей сепарации, а не солидарности, различных коллективов, выделенных по самым различным идентичностям, и даже по сегментам идентичностей (так, есть лесбийская идентичность, афроамериканская лесбийская идентичность, трансгендерная афроамериканская лесбийская идентичность, и так далее), причем эти сегменты легко конфликтуют друг с другом, продолжая дробиться на все более мелкие. Это создает серьезные препятствия для рационального диалога в обществе, поскольку члены каждой группы склонны считать опыт своего коллектива уникальным и закрытым для понимания другими людьми.
Что не менее тревожно (а может быть, и хуже всего), такое дробление идентичностей, инициированное активистами слева, вызвало в итоге подъем правых и крайне правых движений, использующих политику идентичности для своих целей. Усвоив риторику своих оппонентов, «альтернативные правые» вещали о дискриминации большинства, лицемерии сторонников мультикультурализма, и боролись за влияние в обществе – как показывает избрание Трампа президентом, отнюдь не безуспешно.
В результате политика идентичности в США (и, в меньшей степени, других развитых странах) стала источником разделения, а не сплочения, чем она была в прошлом. Если на протяжении ХХ века ключевой формой идентичности в либеральных демократиях была гражданская идентичность, выстраиваемая поверх классовых, гендерных или расовых барьеров, то к началу XXI века она значительно ослабла, а на первый план вышли как раз партикулярные формы идентичности, подрывающие национальную солидарность. Фукуяма, надо отдать ему должное, подчеркивает, что этот процесс носил объективный характер, а вовсе не был (как часто любят повторять разного рода консерваторы) результатом заговора меньшинств или, тем более, внешних врагов.
Триумф этих идентичностей привел к глубокому кризису в развитых демократиях, и прежде всего в США, где тенденция к выделению и обособлению партикулярных идентичностей когда-то и зародилась на фоне борьбы за гражданские права. Трамп, как говорит Фукуяма, был одновременно продуктом и симптомом этого кризиса, человеком, который был избран молчаливым множеством людей, имеющих совершенно иные представления о повестке дня, нежели доминирующие в медиасфере гражданские активисты, озабоченные проблемами равенства трансгендеров или борьбой за экологические ценности. Этим молчаливым людям была не столь важна вопиющая грубость и некомпетентность Трампа, сколько его искренность в своих – порой доходящих до абсурда – заявлениях об опасности мигрантов или недопустимости абортов. Его победа стала своего рола кульминацией того, что Фукуяма называет политикой ресентимента, политикой, сфокусированной вокруг разочарования и тревоги, связанных с динамикой экономических и культурных изменений, порождаемых глобализацией. Другими проявлениями этой тенденции были Brexit, а также подъем популистских партий и движений в Европе, особенно в таких странах как Венгрия и Польша, но эта волна также затронула и старые демократии, вроде Франции и Италии, в которых набрали поддержку евроскептические течения в политике, выражающие недоверие к космополитическим элитам в Брюсселе.
Чтобы выйти из кризиса, необходимо, как показывает Фукуяма, переопределить политику идентичности, сделав ее центром гражданские ценности, общие для всех жителей США, и напомнить им о том, что их объединяет нечто большее, кроме места рождения и языка. В конце книги как раз и содержатся контуры такой политики, которая могла бы возродить солидарность среди американцев, действуя поверх всех разделительных линий, будь то экономические, гендерные или идеологические.
Что касается общего впечатления, то новая работа Фукуямы – своего рода возвращение к постисторической перспективе, обозначенной им же на рубеже 1980-х и 1990-х годов. Еще в своей самой знаменитой книге, посвященной Концу Истории, Фукуяма подчеркивал, что взаимное и равное признание, гарантированное всем жителям либеральных демократий, неспособно одинаково полно удовлетворить любого отдельно взятого человека, что, в сочетании с распространением эгалитарного этоса, может привести к зарождению реакции против демократии, лишающей человека представительства в большинстве, превращающей его в безликого «избирателя», оторванного от корней, будь то они этнические, религиозные или гендерные.
Такие политики как Виктор Орбан, Мари Ле Пен, или Дональд Трамп смогли найти контакт с этими сегментами населения, и выразить их опасения на демократическом языке: те, кто поддержали, например, Трампа – это проигравшие от перемен последних десятилетий, те, кого игнорировали либеральные СМИ, кто был выключен из дискурса о плюсах и минусах глобализации. Благодаря популистам голос этих людей теперь услышан – и неудивительно, что сторонники толерантности и мультикультурализма негодуют: из-за контроля над медиа им казалось, что общество уже давно изжило подобный тип консерватора, а смешение культур и открытая экономика выгодны абсолютному большинству населения. Теперь же новая волна популизма обещает переформатировать ход глобализации и дать волю отодвинутым в тень идентичностям, которые ощущают себя дискриминируемыми коалицией меньшинств.
Когда спадет эта волна популизма, и как сторонники глобализации ответят защитникам традиций – вопрос открытый, однако нельзя не признать, что предостережение Фукуямы и в долгом сроке остается актуальным: чтобы выжить и оставаться собой, либерально-демократические режимы – будь то в США, Чехии, Индии или Австралии – должны сохранять единство в разнообразии, при этом поддерживая формы гражданской солидарности, перекрывающие все новые и новые различия между людьми.
Фрэнсис Фукуяма, известный американский политический аналитик, в своей новой книге подробно освещает этот глобальный сдвиг в международных отношениях, связанный с темой достоинства и борьбы за признание, показывая его наиболее важные аспекты, причем и те, о которых в СМИ вспоминают нечасто. Фукуяма, когда-то ставший известным благодаря своей гипотезе о «Конце Истории», как нельзя лучше подходит на роль человека, способного в полной мере оценить долгосрочные последствия той роли, которую политика идентичности играет в современных странах, прежде всего – в США и Европейском Союзе. Для его постисторической перспективы категория достоинства очень важна, так что нет ничего удивительно в том, что Фукуяма взялся за работу именно сейчас, в середине 2010-х, когда по всему миру разгораются ожесточенные схватки вокруг идентичности как политической проблемы.
Его новая книга – это публицистика, связанная с требованиями момента, однако содержащая весьма проницательный философский и исторический анализ. Как признается сам Фукуяма, он не написал бы этой книги, не стань Дональд Трамп президентом США – это событие можно рассматривать в качестве кульминации долгого кризиса, охватившего американское общество где-то на рубеже столетий, когда вопросы экономики и распределения благ в обществе были вытеснены совершенно иной повесткой дня, сконцентрированной на проблемах идентичности и признания. Но книга Фукуямы рассматривает далеко не только американский пример, а охватывает также и европейские дебаты последних лет, посвященные проблемам меньшинств, и выходу Великобритании из ЕС – событию, в котором не последнюю роль сыграли проблемы идентичности, хотя и в несколько ином, чем в США, контексте.
Фукуяма начинает свое исследование с фиксации текущего положения дел в мировой политике, характерной чертой которого является рост внимания общества к проблематике идентичности и признания коллективных идентичностей, ранее считавшихся маргинальными. Это явление можно наблюдать во всех развитых странах, и во многих развивающихся, несмотря на значительные различия между ними – их объединяет, кроме прочего, формирование политики ресентимента, выстроенной вокруг проблем идентичности различными сообществами активистов, как слева, так и справа. Затем он описывает сам феномен достоинства, вскрывая его генеалогию в европейской религиозной и философской мысли, и подробно останавливается на процессе «демократизации достоинства», который развернулся в полную силу к ХХ столетию, благодаря демократическим движениям и борьбе за гражданские права, в особенности в США. Фукуяма очень подробно анализирует последствия этого явления – как позитивные, так и негативные – для общественного сознания либеральных демократий, подчеркивая те стороны борьбы за признание своих прав, которые обычно не попадают в фокус внимания публики, и именно здесь озвучивает очень неприятный для многих (но совершенно справедливый) факт: многообразие общества, не имеющее границ, имеет конечной точкой разрушение публичной сферы и крах любой политической коммуникации, что, в свою очередь, приведет к подрыву либерально-демократического режима. Но сама по себе борьба за достоинство может иметь и оздоровительный эффект для демократии, если политика будет направлена на поиск и конструирование идентичностей солидарности, а не различия – в последних главах Фукуяма как раз и предлагает ряд мер, направленных на укрепление единства американского общества, которые должны высветить объединяющие всех ее граждан факторы (с известными поправками некоторые из этих шагов могут предпринять и страны ЕС, хотя сам Фукуяма и подчеркивает, что в Европе ситуация с национальным единством более сложная, и для европейского случая нужны более разнообразные рекомендации).
В конце 1980-х Фукуяма, до того никому не известный аналитик в корпорации RAND, выпустил статью, в которой провозгласил «конец истории», став в одночасье всемирно известным интеллектуалом. Но самое примечательное в его тезисе – то, насколько часто он понимался неверно, в духе апологии «американской мировой гегемонии» (от чего Фукуяма всегда был бесконечно далек). Его постисторическая парадигма была основана на специфической интерпретации гегельянства, и включала в себя категорию борьбы за признание, которая представляет собой двигатель исторического развития. В своей новой книге Фукуяма вновь обращается к этой категории, показывая, как именно она способна объяснить происходящий в мировой политике сдвиг от экономического языка к дискурсу, выстроенному вокруг достоинства.
Человек, будучи политическим животным, требует признания своей ценности, и способен за нее бороться, мирно или нет. Это требование признания собственного достоинства принимает в истории различные формы, и достигает – в определенном смысле – своего завершения в либерально-демократических режимах, признающих равное достоинство каждого отдельно взятого гражданина, независимо от его религиозной, статусной или этнической принадлежности. Корни этой концепции достоинства лежат, конечно, в христианстве, однако после (и вследствие) Великой французской революции возникла – и распространилась по всему миру – светская интерпретация достоинства, основанная на идее прав человека. Но в революционной волне, поднятой после 1789-го, всегда было две тенденции: одна связывала достоинство с личностью, другая – с коллективом. Не всегда эти тенденции находились в конфликте, однако к началу XXI века разница между ними стала источником общественных кризисов в либерально-демократических странах.
Фукуяма справедливо отмечает, что современная концепция борьбы за гражданские права (в отличие от движений 1960-х) в США тесно связана с идеей сепарации, а не солидарности, различных коллективов, выделенных по самым различным идентичностям, и даже по сегментам идентичностей (так, есть лесбийская идентичность, афроамериканская лесбийская идентичность, трансгендерная афроамериканская лесбийская идентичность, и так далее), причем эти сегменты легко конфликтуют друг с другом, продолжая дробиться на все более мелкие. Это создает серьезные препятствия для рационального диалога в обществе, поскольку члены каждой группы склонны считать опыт своего коллектива уникальным и закрытым для понимания другими людьми.
Что не менее тревожно (а может быть, и хуже всего), такое дробление идентичностей, инициированное активистами слева, вызвало в итоге подъем правых и крайне правых движений, использующих политику идентичности для своих целей. Усвоив риторику своих оппонентов, «альтернативные правые» вещали о дискриминации большинства, лицемерии сторонников мультикультурализма, и боролись за влияние в обществе – как показывает избрание Трампа президентом, отнюдь не безуспешно.
В результате политика идентичности в США (и, в меньшей степени, других развитых странах) стала источником разделения, а не сплочения, чем она была в прошлом. Если на протяжении ХХ века ключевой формой идентичности в либеральных демократиях была гражданская идентичность, выстраиваемая поверх классовых, гендерных или расовых барьеров, то к началу XXI века она значительно ослабла, а на первый план вышли как раз партикулярные формы идентичности, подрывающие национальную солидарность. Фукуяма, надо отдать ему должное, подчеркивает, что этот процесс носил объективный характер, а вовсе не был (как часто любят повторять разного рода консерваторы) результатом заговора меньшинств или, тем более, внешних врагов.
Триумф этих идентичностей привел к глубокому кризису в развитых демократиях, и прежде всего в США, где тенденция к выделению и обособлению партикулярных идентичностей когда-то и зародилась на фоне борьбы за гражданские права. Трамп, как говорит Фукуяма, был одновременно продуктом и симптомом этого кризиса, человеком, который был избран молчаливым множеством людей, имеющих совершенно иные представления о повестке дня, нежели доминирующие в медиасфере гражданские активисты, озабоченные проблемами равенства трансгендеров или борьбой за экологические ценности. Этим молчаливым людям была не столь важна вопиющая грубость и некомпетентность Трампа, сколько его искренность в своих – порой доходящих до абсурда – заявлениях об опасности мигрантов или недопустимости абортов. Его победа стала своего рола кульминацией того, что Фукуяма называет политикой ресентимента, политикой, сфокусированной вокруг разочарования и тревоги, связанных с динамикой экономических и культурных изменений, порождаемых глобализацией. Другими проявлениями этой тенденции были Brexit, а также подъем популистских партий и движений в Европе, особенно в таких странах как Венгрия и Польша, но эта волна также затронула и старые демократии, вроде Франции и Италии, в которых набрали поддержку евроскептические течения в политике, выражающие недоверие к космополитическим элитам в Брюсселе.
Чтобы выйти из кризиса, необходимо, как показывает Фукуяма, переопределить политику идентичности, сделав ее центром гражданские ценности, общие для всех жителей США, и напомнить им о том, что их объединяет нечто большее, кроме места рождения и языка. В конце книги как раз и содержатся контуры такой политики, которая могла бы возродить солидарность среди американцев, действуя поверх всех разделительных линий, будь то экономические, гендерные или идеологические.
Что касается общего впечатления, то новая работа Фукуямы – своего рода возвращение к постисторической перспективе, обозначенной им же на рубеже 1980-х и 1990-х годов. Еще в своей самой знаменитой книге, посвященной Концу Истории, Фукуяма подчеркивал, что взаимное и равное признание, гарантированное всем жителям либеральных демократий, неспособно одинаково полно удовлетворить любого отдельно взятого человека, что, в сочетании с распространением эгалитарного этоса, может привести к зарождению реакции против демократии, лишающей человека представительства в большинстве, превращающей его в безликого «избирателя», оторванного от корней, будь то они этнические, религиозные или гендерные.
Такие политики как Виктор Орбан, Мари Ле Пен, или Дональд Трамп смогли найти контакт с этими сегментами населения, и выразить их опасения на демократическом языке: те, кто поддержали, например, Трампа – это проигравшие от перемен последних десятилетий, те, кого игнорировали либеральные СМИ, кто был выключен из дискурса о плюсах и минусах глобализации. Благодаря популистам голос этих людей теперь услышан – и неудивительно, что сторонники толерантности и мультикультурализма негодуют: из-за контроля над медиа им казалось, что общество уже давно изжило подобный тип консерватора, а смешение культур и открытая экономика выгодны абсолютному большинству населения. Теперь же новая волна популизма обещает переформатировать ход глобализации и дать волю отодвинутым в тень идентичностям, которые ощущают себя дискриминируемыми коалицией меньшинств.
Когда спадет эта волна популизма, и как сторонники глобализации ответят защитникам традиций – вопрос открытый, однако нельзя не признать, что предостережение Фукуямы и в долгом сроке остается актуальным: чтобы выжить и оставаться собой, либерально-демократические режимы – будь то в США, Чехии, Индии или Австралии – должны сохранять единство в разнообразии, при этом поддерживая формы гражданской солидарности, перекрывающие все новые и новые различия между людьми.
