Александр Кожев в своих знаменитых лекциях, посвященных анализу гегелевской «Феноменологии Духа», неоднократно и в разных контекстах говорил о том, как в ходе исторического процесса происходит смена этических систем, порождаемых диалектикой общественной тотальности. Если античный мир был миром Господина, где преобладала этика воинов и аристократов, то с возникновением и распространением христианской религии наступает эра Раба, этическим идеалом в которой становится труженик. Но христианская эпоха охватывает свыше тысячи лет, и сама по себе носит переходный характер, так что одно это указывает на крайне противоречивый характер возникающих в это время этических систем. Так, идеал Рыцаря – на первый взгляд, родственный аристократам античности – на самом деле, как отмечает Кожев, имеет с ними мало общего, ведь Рыцарь не просто стяжатель личной славы, но раб Господень, сражающийся во имя защиты и распространения христианской веры. На более поздних стадиях развития эпохи Рабства рыцарский идеал превращается в идеал Буржуа, сближаясь с работающим в поте лица крестьянином, хотя реальные социальные условия жизни этих типов могут очень сильно отличаться.
Эти процессы упадка аристократической этики и взлета этики коммерческой составляют основное содержание книги Альберта Хиршмана - классической работы по истории идей, в частности, идей политических и экономических, написанная в 1977-м, и с тех пор неоднократно переизданная. Хиршман написал эту небольшую книгу для того, чтобы решить две задачи: во-первых, «пролить свет на политические последствия экономического роста», а во-вторых, «объяснить тот факт, что политические корреляты экономического роста очень часто оказывались ужасающими». Решая эти взаимосвязанные задачи, Хиршман показывает, как с течением времени идея личной славы, преследуемой со страстью, перестала быть чем-то социально приемлемым, в то время как представление о ценности и приоритете экономических интересов в жизни каждого человека превратилось в общепринятое, не оспариваемое даже его противниками. Этот переход от «страстей» к «интересам» вошел в решающую фазу где-то в XVII-XVIII веках, и Хиршман подробно рассматривает основные вехи той переоценки ценностей, которая имело место в ведущих европейских странах, задавших интеллектуальный горизонт всем остальным.
В первой части книги описывается понятие «славы» - важнейшее для античного мировоззрения, и сохраняющее свое значение много сотен лет после крушения языческой космологии. Хиршман напоминает, что изначально доблесть, стремление к славе и почестям не рассматривались как абсолютно неприемлемые черты характера, а наоборот, представлялись важными элементами социальной жизни, имеющими важные положительные побочные эффекты. Корни такого представления Хиршман видит в допущении Блаженного Августина о том, что один порок может сдерживать все остальные. В последующие столетия рыцарский этос вывел из этого допущения сложную систему апологии личной славы и сопутствующей ей страсти, жестко противопоставляя ее коммерции и вообще всей сфере экономического расчета. В рамках рыцарской этики страсти могли иметь оправдание как допустимый аффект, связанный с борьбой за богоугодные дела вроде сражений с врагами христианской веры. Накопление богатства же, равно как и стремление к материальному комфорту, расценивалось как признак узкого мышления, зацикленного на низменных потребностях. С наступлением эпохи Возрождения в политическом мышлении начинает формироваться альтернатива этой точке зрения – а именно, мысль о том, что интерес представляет собой нечто более подходящее для сохранения и преумножения общественного блага. К тому времени героический идеал переживал свой расцвет, однако социальные последствия укрепления рыцарской чести как добродетели все чаще рассматривались различными писателями как разрушительные. В самом деле, в средневековых войнах утверждался идеал рыцаря, всегда готового к сражениям для защиты своей чести, обуреваемого бурными страстями, объектом которых была прекрасная дама и верные друзья. В противовес этой идее была выдвинута – в трудах таких авторов как Макиавелли, Гоббс и Спиноза – идея о том, что этика должна рассматривать людей такими, какие они есть, а не такими, какими им надлежит быть. В такой оптике интересы виделись как сдерживающее страсти начало, призванное регулировать человеческое поведение. Задача состояла в том, чтобы выделить некие общие для человека интересы, а затем уравновесить страсти с их помощью.
Во второй части книги представлен сжатый, но информативный анализ того, как подобная точка зрения была детально развита в ходе XVIII столетия целым рядом европейских мыслителей, среди которых особое место занимали Джеймс Стюарт, Адам Смит, Джон Миллар и Шарль Луи Монтескье. Все эти авторы, каждый в своем контексте, продвигали идею о том, что развитие экономического начала в человеке ведет к смягчению нравов и росту всеобщего благосостояния – в отличие от роста необузданных страстей, которые легко могут ввергнуть целые народы в бессмысленные войны ради поддержания королевского престижа. Они неустанно подчеркивали, что развитие экономики необходимо любому правителю, но при этом оно невозможно без дозволения людям преследовать собственные частные цели, что ограничивает – если не в теории, то на практике – всевластие абсолютистских правителей. По мере того, как все новые и новые государства в Европе перенимали эти представления, менялись этические стандарты, траектории экономического развития и – что особенно важно – принципы внутренней и внешней политики
В третьей части подводится некоторый итог этим тенденциям, подведенный в конце ХХ столетия, когда можно видеть то, что не могли себе в деталях представить люди прошлого или позапрошлого веков. Расширение экономического мышления на все области жизни, с одной стороны, действительно ведет к снижению агрессивности народов, и росту национального благосостояния, но с другой – порождает повсеместный эскапизм и упадок гражданской добродетели, что открывает дорогу всевозможным авантюристам – часто опасным – в политической жизни. Что не менее значимо, бурный экономический рост в XIX веке – то, что обычно называют «модернизацией» - оказался отнюдь не безобидным для десятков и сотен миллионов людей, вынужденных включаться в рыночную систему и находить в ней свое – далеко не всегда приемлемое – место.
Анализ, проведенный Хиршманом, заслуживает самого внимательного изучения, причем по многим причинам. Среди них можно выделить хотя бы тот нетривиальный, но малозаметный нюанс, о котором он говорит в конце книги: исследовать стоит не только непреднамеренные последствия коллективных действий, но и те ожидания, в расчете на которые производились те или иные действия, особенно в сфере политики и экономики. Это необходимо ввиду того, что без понимания надежд нельзя понять логику лиц, принимающих решения, от глав правительств до рядовых членов общества. Хиршман очень ярко и четко демонстрирует идеологическое оформление взлета буржуазного мышления, связанного с распространением капиталистической экономики и упадком героического мировоззрения, характерного для средневековых аристократий. В этом отношении его работа может расцениваться как пояснительный комментарий к отдельным главам «Феноменологии Духа», в которых говорится о распаде господского этоса и переходе от трудовой этики Раба к этике Гражданина, основанной на синтезе труда и борьбы.
