Из всей плеяды советских лидеров Леонид Брежнев кажется наименее ярким. Ленин или Сталин (независимо от их оценки) давно превратились в символы советской системы, Горбачев стал олицетворением ее краха, ну а Хрущев запомнился внешнеполитическими авантюрами и фразами про «кузькину мать». На столь пестром фоне Брежнев выглядит блеклым и дряхлым аппаратчиком, способным лишь зачитывать по бумажке однообразные речи про триумф социализма. Неудивительно, что эпоха застоя запомнилась не столько своими руководителями, сколько анекдотами про них. Усталая ирония, идеологическая апатия и потребительский гедонизм стали ключевыми приметами брежневского времени. И сейчас легко может показаться, что бесцветная эпоха была порождением столь же бесцветного вождя: ведь разве лидер не накладывает отпечаток своей личности на общество, которым правит?
Сюзанна Шаттенберг в своей книге о Брежневе отвечает на этот вопрос, поставив его в широкий историко-биографический контекст. Хотя в центре внимания Шаттенберг находится Брежнев, советский руководитель здесь всегда показан не только на фоне своих ближайших коллег и соперников, но также на фоне всей советской истории. Шаттенберг хорошо известна как специалистка по современной истории Восточной Европы, она обучалась в Констанце, Ленинграде и Гамбурге, а с конца 2000-х работает в Университете Бремена, где возглавляет Центр восточноевропейских исследований. Ее книга о Брежневе – едва ли не первая настолько масштабная и тщательная биография советского генсека, охватывающая все значимые этапы его жизни.
Прежде чем говорить о содержании, стоит два слова сказать о названии работы. В немецком оригинале (как и в русском переводе) книга называется «Леонид Брежнев», а вот затем идет подзаголовок «Государственный деятель и актер в тени Сталина». Шаттенберг этим изящно подчеркивает одновременно три важных черты личности Брежнева – его талант к партийным интригам, его связь со сталинской эпохой, и, наконец, его способность подстраиваться под окружение. Эти аспекты Шаттенберг последовательно прослеживает на всем протяжении книги, и такая акцентировка серьезно облегчает понимание многих важных нюансов политического стиля Брежнева, от его опоры на коллективное руководство до резкого отторжения террора.
В книге девять хронологически выстроенных глав, раскрывающих жизненный путь Брежнева и его превращение из рядового партийного бюрократа в советского вождя. В первой главе Шаттенберг описывает семейную среду и молодые годы Брежнева. Глава вторая посвящена стремительному карьерному взлету Брежнева в годы террора и войны. Третья – изучению партийной работы Брежнева в послевоенные годы. Четвертая – карьере Брежнева при Хрущеве. В пятой рассказывается о сценарии власти, который выбрал Брежнев после смещения Хрущева. Шестая глава содержит подробный анализ партийных интриг и брежневских приоритетов во внутренней политике. Седьмая глава фокусируется на идеологическом оформлении эпохи застоя. В восьмой главе Шаттенберг останавливается на внешней политике Брежнева, причем не только на содержательной, но и символической ее сторонах. Наконец, в девятой главе описываются последние годы Брежнева, а также его нарастающая зависимость от врачей, лекарств и стареющих товарищей по партии.
Прежде чем говорить о содержании, стоит два слова сказать о названии работы. В немецком оригинале (как и в русском переводе) книга называется «Леонид Брежнев», а вот затем идет подзаголовок «Государственный деятель и актер в тени Сталина». Шаттенберг этим изящно подчеркивает одновременно три важных черты личности Брежнева – его талант к партийным интригам, его связь со сталинской эпохой, и, наконец, его способность подстраиваться под окружение. Эти аспекты Шаттенберг последовательно прослеживает на всем протяжении книги, и такая акцентировка серьезно облегчает понимание многих важных нюансов политического стиля Брежнева, от его опоры на коллективное руководство до резкого отторжения террора.
В книге девять хронологически выстроенных глав, раскрывающих жизненный путь Брежнева и его превращение из рядового партийного бюрократа в советского вождя. В первой главе Шаттенберг описывает семейную среду и молодые годы Брежнева. Глава вторая посвящена стремительному карьерному взлету Брежнева в годы террора и войны. Третья – изучению партийной работы Брежнева в послевоенные годы. Четвертая – карьере Брежнева при Хрущеве. В пятой рассказывается о сценарии власти, который выбрал Брежнев после смещения Хрущева. Шестая глава содержит подробный анализ партийных интриг и брежневских приоритетов во внутренней политике. Седьмая глава фокусируется на идеологическом оформлении эпохи застоя. В восьмой главе Шаттенберг останавливается на внешней политике Брежнева, причем не только на содержательной, но и символической ее сторонах. Наконец, в девятой главе описываются последние годы Брежнева, а также его нарастающая зависимость от врачей, лекарств и стареющих товарищей по партии.
При знакомстве с книгой впечатляет прежде всего плотная работа Шаттенберг с контекстом, позволяющая яснее понять не только мотивы решений Брежнева, но и общую логику развития советской системы в послевоенное время. Лейтмотивом брежневской политики (внутри и вовне страны) была стабильность, а потребность в ней возникла вследствие страха перед сталинской единоличной властью и закрепилась благодаря хрущевским эскападам. Брежнев выжил и победил в партийной борьбе не за счет безжалостной тасовки своих подчиненных, а напротив, благодаря умению сохранять нужных людей и находить общий язык со всеми. Этот подход, вообще говоря, резко выделяет Брежнева из череды его предшественников. Ленин был гением теории и тактики, но легко рвал связи с теми, кто не подчинялся партийной дисциплине. Сталин, наследовав ленинским методам, встал над партией, превратив ее в аппарат удержания личной власти. Хрущев построил свой авторитет на отказе от сталинской политики, но его взрывной темперамент не позволял наладить командную работу. Брежнев же неукоснительно придерживался коллегиальности, опираясь на переговоры и предсказуемость. В этом смысле книга очень хорошо объясняет ироничный парадокс эпохи застоя: чем активнее подчеркивалась личность Брежнева как партийного вождя, тем важнее становилась роль коллективного руководства в партии.
Шаттенберг многократно и тщательно показывает, как в 1930-е – 1950-е сформировался брежневский стиль управления, в 1960-е и 1970-е охвативший все отрасли жизни страны. В отличие от Сталина или Ленина, Брежнев не был идеологом или революционером-подпольщиком, его карьера всегда была связана с бюрократией и снабжением. Даже неизбежная для партийного чиновника пропагандистская работа сводилась в основном к повторению общеизвестных лозунгов и максим. Большая часть управленческих проблем для Брежнева была связана с техническими вопросами вроде организации производства или внедрения новых технологий, а риски человеческого фактора сглаживались той самой коллективностью руководства. Шаттенберг отмечает, что Брежнев воспринимал социализм не столько в качестве грандиозного проекта, требовавшего от людей предельной самоотверженности, сколько в качестве комфортного общества, где каждый человек должен «иметь возможность спокойно жить и работать». Такая перспектива объясняет брежневский принцип «стабильности кадров»: избегать изменений, сохранять привычные бюрократические цепочки, чтобы обеспечить планомерное и плавное развитие.
Что касается внешней политики, то Брежнев, как показывает Шаттенберг, был последовательным и упорным сторонником деэскалации в отношениях сверхдержав. В этом стремлении Брежнев радикально отличался от Сталина и даже Хрущева, для которых была привычна атмосфера хронического конфликта с капитализмом. Примечательно, что эпоха разрядки началась, несмотря на разгром «Пражской весны» и на фоне вьетнамского кризиса: Брежнев больше хотел сохранить лагерь социализма, нежели разрушить мир капитализма. Шаттенберг подчеркивает, что ослабление накала Холодной войны было связано еще и с любопытной «политикой тела» Брежнева – генсек был, кажется, первым советским лидером, подчеркивающим свои качества обычного человека, а не агента мировой революции. Он обожал красивых женщин, быстрые машины и крепкий алкоголь, рассказывал Форду и Никсону антисоветские анекдоты, лихачил на катере и обыгрывал своих охранников в домино. Отслеживание этой роли «своего парня» - одна из сильнейших сторон книги, поскольку дает возможность глубоко прочувствовать психологический климат, созданный брежневским подходом к внешней политике. Вполне логично, что кульминацией своей работы Брежнев считал Совещание по безопасности в Европе, зафиксировавшее послевоенные границы. А вот афганская авантюра в таком контексте выглядит не личным просчетом Брежнева, а коллективной ошибкой Политбюро, поскольку к тому времени генсек уже с трудом был способен к долгосрочному планированию.
Для столь информативной и масштабной книги в биографии на удивление немного слабых мест. Один из самых заметных пробелов – отсутствие каких-то сюжетов, связанных с Китаем. Учитывая, что в 1960-х Москва и Пекин докатились до военных столкновений, стоило бы дать по меньшей мере общий обзор этого вялотекущего кризиса и осветить роль Брежнева в нем. Еще один слабо проработанный сюжет – семья Брежнева и ее влияние на стареющего генсека. Шаттенберг, конечно, обозначает детали частной жизни в нескольких главах, однако без особого погружения. Впрочем, книга посвящена прежде всего политическим аспектам брежневской биографии, так что многочисленные сплетни и ссоры в клане Брежневых явно выходят за рамки заявленной темы. К тому же, Шаттенберг на богатом фактическом материале показывает, что брежневская семья с годами все больше состояла не из жены или детей, а из того самого коллективного руководства – людей, близких Брежневу по взглядам, возрасту и работе.
Шаттенберг многократно и тщательно показывает, как в 1930-е – 1950-е сформировался брежневский стиль управления, в 1960-е и 1970-е охвативший все отрасли жизни страны. В отличие от Сталина или Ленина, Брежнев не был идеологом или революционером-подпольщиком, его карьера всегда была связана с бюрократией и снабжением. Даже неизбежная для партийного чиновника пропагандистская работа сводилась в основном к повторению общеизвестных лозунгов и максим. Большая часть управленческих проблем для Брежнева была связана с техническими вопросами вроде организации производства или внедрения новых технологий, а риски человеческого фактора сглаживались той самой коллективностью руководства. Шаттенберг отмечает, что Брежнев воспринимал социализм не столько в качестве грандиозного проекта, требовавшего от людей предельной самоотверженности, сколько в качестве комфортного общества, где каждый человек должен «иметь возможность спокойно жить и работать». Такая перспектива объясняет брежневский принцип «стабильности кадров»: избегать изменений, сохранять привычные бюрократические цепочки, чтобы обеспечить планомерное и плавное развитие.
Что касается внешней политики, то Брежнев, как показывает Шаттенберг, был последовательным и упорным сторонником деэскалации в отношениях сверхдержав. В этом стремлении Брежнев радикально отличался от Сталина и даже Хрущева, для которых была привычна атмосфера хронического конфликта с капитализмом. Примечательно, что эпоха разрядки началась, несмотря на разгром «Пражской весны» и на фоне вьетнамского кризиса: Брежнев больше хотел сохранить лагерь социализма, нежели разрушить мир капитализма. Шаттенберг подчеркивает, что ослабление накала Холодной войны было связано еще и с любопытной «политикой тела» Брежнева – генсек был, кажется, первым советским лидером, подчеркивающим свои качества обычного человека, а не агента мировой революции. Он обожал красивых женщин, быстрые машины и крепкий алкоголь, рассказывал Форду и Никсону антисоветские анекдоты, лихачил на катере и обыгрывал своих охранников в домино. Отслеживание этой роли «своего парня» - одна из сильнейших сторон книги, поскольку дает возможность глубоко прочувствовать психологический климат, созданный брежневским подходом к внешней политике. Вполне логично, что кульминацией своей работы Брежнев считал Совещание по безопасности в Европе, зафиксировавшее послевоенные границы. А вот афганская авантюра в таком контексте выглядит не личным просчетом Брежнева, а коллективной ошибкой Политбюро, поскольку к тому времени генсек уже с трудом был способен к долгосрочному планированию.
Для столь информативной и масштабной книги в биографии на удивление немного слабых мест. Один из самых заметных пробелов – отсутствие каких-то сюжетов, связанных с Китаем. Учитывая, что в 1960-х Москва и Пекин докатились до военных столкновений, стоило бы дать по меньшей мере общий обзор этого вялотекущего кризиса и осветить роль Брежнева в нем. Еще один слабо проработанный сюжет – семья Брежнева и ее влияние на стареющего генсека. Шаттенберг, конечно, обозначает детали частной жизни в нескольких главах, однако без особого погружения. Впрочем, книга посвящена прежде всего политическим аспектам брежневской биографии, так что многочисленные сплетни и ссоры в клане Брежневых явно выходят за рамки заявленной темы. К тому же, Шаттенберг на богатом фактическом материале показывает, что брежневская семья с годами все больше состояла не из жены или детей, а из того самого коллективного руководства – людей, близких Брежневу по взглядам, возрасту и работе.
Главное же достоинство книги заключается в том, что она дает рельефный портрет Брежнева в контексте его эпохи, и тем самым помогает понять неочевидный, но важный нюанс, касающийся «застоя». Хотя сейчас годы правления Брежнева воспринимаются как унылое безвременье, такое восприятие сложилось только к середине 1970-х, когда Брежнев начал слабеть и превращаться в посмешище для всей страны. В первые лет десять своего правления Брежнев оставался ярким и энергичным, он был на короткой ноге с ведущими политиками Запада и окончательно избавил советское общество от страха репрессий. Но опора на привычных людей и отказ от реформ превратили покой в летаргию. В этом смысле биография Брежнева отчетливо показывает, что «застой» был не столько сознательной политикой, сколько непреднамеренным следствием ставки на стабильность как руководящий принцип. Вся брежневская команда, в общем, исходила из того, что неизменность кадров, идейных постулатов и экономического курса, означает устойчивость государства и комфорт общества. Так что бесцветность застойной эпохи была лишь побочным эффектом этого омертвления общественной жизни: неудивительно, что у многих людей, живших в то время, складывалось ощущение, будто «это будет навсегда». Но трагическая ирония брежневской эпохи заключается в том, что стремление к стабильности любой ценой в итоге необратимо подорвало стабильность. Как мог бы сказать Гегель, советский проект погубила (диалектическая) «хитрость разума».
