Наиболее сильная книга из всех, что были прочитаны в 2011-м, и одна из самых впечатливших меня книг вообще. Чтобы даже кратко рассказать о ней, необходимо много, очень много больше чем несколько абзацев. Хотя на первый взгляд это кажется странным: всего лишь «введение», да еще и написанное фактически на основе одной-единственной книги – что здесь такого? Но стоит лишь вчитаться, и масштаб кожевских мыслей начинает поражать: он говорит обо всем, и при этом не сказывается в банальности, находя в самых простых и привычных вещах то, что остается невидимым, пока на это не обращаешь внимание. В связи с тем, что книга является очень своеобразным произведением (смесь оригинального текста и собственно философского комментария к гегелевским идеям), придется лишь обозначить тезисы, которые в ней встречаются. Но перед этим стоит отдельно рассказать об авторе.
Александр Кожев – это, вообще говоря, на мой взгляд, один из важнейших русскоязычных философов (лучший в ХХ веке) и крайне важный в общемировом масштабе. Хотя в современной России он малоизвестен, в Западной Европе и США его влияние в политической и социальной философии очень и очень серьезно. Хотя, если говорить более строго, Кожев столь же француз, сколь и русский, его корни и основания его философии лежали в том времени, когда он еще не стал гражданином Франции и носил фамилию «Кожевников» (она, кстати, осталась в его французском паспорте, хотя со временем утвердилась укороченная ее форма). На самом же деле, Кожева в полной мере можно считать европейским философом, то есть тем, для кого домом была вся объединенная Европа, несмотря на наличие исторических корней и заметной национальной принадлежности. Он известен не только как философ, но и как политик: работая во французском правительстве с 1940-х гг. и до самой смерти в конце 1960-х, он стал одним из архитекторов того, что позднее станет Европейским Союзом – «домом для Последнего Человека», каким его видел Кожев.
Александр Кожев – это, вообще говоря, на мой взгляд, один из важнейших русскоязычных философов (лучший в ХХ веке) и крайне важный в общемировом масштабе. Хотя в современной России он малоизвестен, в Западной Европе и США его влияние в политической и социальной философии очень и очень серьезно. Хотя, если говорить более строго, Кожев столь же француз, сколь и русский, его корни и основания его философии лежали в том времени, когда он еще не стал гражданином Франции и носил фамилию «Кожевников» (она, кстати, осталась в его французском паспорте, хотя со временем утвердилась укороченная ее форма). На самом же деле, Кожева в полной мере можно считать европейским философом, то есть тем, для кого домом была вся объединенная Европа, несмотря на наличие исторических корней и заметной национальной принадлежности. Он известен не только как философ, но и как политик: работая во французском правительстве с 1940-х гг. и до самой смерти в конце 1960-х, он стал одним из архитекторов того, что позднее станет Европейским Союзом – «домом для Последнего Человека», каким его видел Кожев.
«Введение в чтение Гегеля» - это самый известный кожевский текст, который представляет собой, с чисто композиционной точки зрения, стенограммы и конспекты лекций, прочитанных в течение 1933-1939 гг. в Париже: эти лекции, кстати сказать, в разное время посещали, например, Раймон Арон, Морис Мерло-Понти – не последние люди в европейской философии. В своих лекциях Кожев комментирует первую и одну из самых известных работ Георга Вильгельма Фридриха Гегеля – книгу «Феноменология Духа», вышедшую в 1807 г. Его дотошность впечатляет: нередко он способен разъяснять смысл одной-двух фраз на протяжении половины лекции (так, одно гегелевское замечание о времении и бытии размером около полутора строк Кожев разбирает на протяжении трех лекций). На всем протяжении лекций в центре внимания Кожева находятся вопросы, вытекающие из гегелевского текста – о значении и смысле Истории, о становлении Человека и антропогенном значении борьбы за признание, которая предстает в качестве перводвигателя собственно человеческой истории. Для современных читателей особое значение приобретают те места, где Кожев развивает (часто довольно свободно интерпретируя) гегелевские слова об Истории как становлении Духа – именно здесь лежат истоки прогремевшей на весь мир в 1990-х идеи о «конце истории». Развивая гегелевские мысли, Кожев говорит (напомню, на дворе 1930-е, впереди Вторая мировая война, Холокост и Хиросима), что История вообще-то близится к завершению. Принципиальная победа идей Французской революции (воплощением которой является битва под Йеной в 1806 г.) и распространение демократического способа правления (а, говоря более широко, представления о свободе как самоценности) означает, что человек достиг (пока не окончательно, а лишь принципиально, в проекте, который только воплощается) того способа социальной организации, который способен дать ему полное и всеобщее признание. Еще одна характерная деталь: Кожев полагает, что Последний Человек, возникающий (и создающий) гомогенное и универсальное государство, по необходимости атеистичен: он наконец (после тысячелетий борьбы и труда) понимает, что История есть процесс исключительно посюсторонний, лишенный внешнего Другого (т.е. Бога или антропоморфной Природы) – гегелевский Мировой Дух есть Дух человеческий, а не божественный. Весьма радикальная, надо сказать, интерпретация гегельянства, которое обычно трактуют как апофеоз идеализма («абсолютный идеализм»; этого термина Кожев тоже касается, говоря, что он неверно понят, и система Гегеля на самом деле имеет мало общего с идеализмом). Я бы мог сказать еще очень, очень много об этой книге. Но остановлюсь на том, что это ключевой текст для понимания не только собственно философии ХХ века, но и философии политической. Кожев потрясает. Он выглядит титаном, стоящим над огромной массой интересных, скучных, вычурных авторов – титаном, который задал важнейший вектор развития социальной и политической мысли в ХХ столетии, и при этом еще и сам помогал воплощать его в жизнь
