К середине 2010-х годов Европейский Союз погрузился в тяжелый кризис, одним из самых ярких аспектов которого стали проблемы, связанные с давлением миграционных потоков из охваченной войной Сирии на южные границы Союза. К внешним вызовам для наднациональной солидарности вскоре добавились внутренние: в таких странах как Венгрия и Польша все более явно проявились признаки разрушения демократических институтов, угрожающие основополагающим принципам европейского проекта. В своей новой книге болгарский политолог Иван Крастев предлагает свою версию того, как Европа может справиться с охватившим ее кризисом, и намечает основные его разделительные линии, преодолеть которые необходимо всем, кто заинтересован в сохранении европейского единства.
Крастев – пожалуй, самый известный на международном уровне политический аналитик из Болгарии, председатель Центра демократических стратегий, расположенного в Софии, а также постоянный сотрудник венского Института социальных и гуманитарных наук. Он имеет большой опыт работы в международных структурах и журналистике, в России его статьи достаточно хорошо известны, хотя, конечно, в Европе его знают намного лучше. Он известен как последовательный защитник европейской интеграции, но, несмотря на это, его нельзя назвать принципиальным еврооптимистом; скорее, Крастев выступает за трезвый и всесторонний анализ тех проблем, с которыми сталкивается ныне Европейский Союз. Примером такого анализа как раз и является его последняя книга. Это не вполне политология, а скорее политическая публицистика очень высокого уровня, лишенная многих журналистских штампов, и написанная человеком, который кое-что понимает в различиях европейского Востока и Запада.
В небольшой книге всего две главы, но Крастеву удается при весьма ограниченном объеме показать широкий спектр проблем, с которыми сталкивается современный Евросоюз, и дать широкую панораму европейского кризиса, ключевым моментом которого Крастев считает 2015 год, когда миграционная волна привела к самым глубоким расхождениям в ЕС за последнее поколение. В первой главе («Мы, европейцы») Крастев анализирует реакцию элит на вызовы для Евросоюза, вскрывая основные их просчеты, позволившие популистам всех мастей перехватить повестку дня во многих европейских странах, хотя и на разном уровне. В главе второй («Они, народ») Крастев описывает причины дефицита доверия к Евросоюзу со стороны рядовых граждан, показывая, как постепенно нараставшее разочарование жителей Европы в политических лидерах привело не только к отдельным кризисам внутри национальных государств, но и к разрушению пространства для диалога в рамках всего Союза. Все эти проблемы Крастев описывает в контексте понятия «После Европы», означающего всеобъемлющий кризис легитимности европейского проекта и составляющих его институтов.
Книга начинается с введения, в котором Крастев четко обозначает причины плачевного состояния Евросоюза: миграционный кризис, к которому оказались не готовы ни на Западе, ни – тем более – на Востоке, необратимо изменил внутреннее состояние Европейского Союза, поставив его на грань распада. У европейцев, отмечает Крастев, есть много теорий интеграции, но практически нет проработанных теорий дезинтеграции, словно бы это понятие боятся не только обсуждать, но даже называть. Между тем, масштабные потоки нелегальных мигрантов оказались катализатором не только внутреннего кризиса в отдельно взятых странах, но и фактором, подрывающим европейскую солидарность. В книге Крастев пытается показать, что главной революционной силой нового столетия станут мигранты, а не заговорщики-повстанцы или харизматичные вожди, ведущие за собой массы.
В первой главе Крастев подробно освещает неадекватные реакции элит Европейского Союза на проблемы, возникавшие вокруг ЕС по меньшей мере с конца 2000-х, когда значительная часть европейских стран попала в тиски мирового экономического кризиса. Здесь много полемики против Фрэнсиса Фукуямы и его концепции «конца истории», которая, по мысли Крастева, помешала европейцам сделать правильные выводы из окончания «холодной войны», и способствовала распространению утопических представлений о глобализации, освобождающей рынки и облегчающей перемещения людей.
Во второй главе Крастев разбирает причины того, почему за последнее поколение не сложилось никакой последовательной поддержки европейского проекта «снизу» - со стороны простых граждан, а не только профессиональных политиков или гражданских активистов. Речь идет не о том, что в ЕС мало сторонников интеграции – их вполне можно найти, и даже более того, хотя бы молодежь по крайней мере определенно поддерживает единую Европу – нет, речь о том, что не возникло единого общеевропейского гражданского общества, способного подать свой голос в защиту достижений интеграции.
В результате нерешенных проблем как со стороны элит, так и со стороны широких слоев населения, при первых же серьезных вызовах, будь то мировой экономический кризис конца 2000-х, или миграционная волна середины 2010-х, ЕС оказался в клинче, угрожающем не только единству стран-членов, но и самой идее наднационального объединения. Крастев, вопреки названию книги, хочет поговорить не о неизбежном крахе Евросоюза, а том, почему ЕС попал в такую ситуацию, и каким образом можно из нее выйти. Его книга – это размышления о перспективах европейского проекта, написанные с позиции вовлеченного наблюдателя, сочувствующего идеалам Европейского Союза, но при этом понимающего границы общеевропейской солидарности.
Любопытно, что Крастев начинает свой разбор проблем Евросоюза с указания на то, что весь европейский проект – по крайней мере, в том виде, как он возник на рубеже 1980-х и 1990-х – это «высокорисковая ставка на то, что развитие человечества пойдет в сторону более демократичного и толерантного общества», то есть, говоря проще, это ставка на расширение постисторической зоны политического мира, гражданской свободы и экономического процветания. Крастев справедливо подчеркивает, что идея «Конца Истории» была (и остается) ключевой интеллектуальной предпосылкой европейского проекта – но именно в этом он видит истоки нынешней слабости ЕС, поскольку открытый постисторический мир в середине 2010-х пришел в столкновение с миром историческим – миром, где война и голод остаются повседневной реальностью. Крастев стремится показать, что миграционный кризис, разделивший народы Европы, в действительности выявил значительно более серьезные проблемы чем недостаток координации в миграционной политике европейских стран, или провалы мультикультурализма. Речь идет, как полагает Крастев, о том, что ранее затенявшийся (благодаря риторическим лозунгам типа «многоскоростной Европы») в корне различный подход стран Востока и Запада к проблемам миграции (и эмиграции) теперь – в самый неприятный момент – оказался в центре европейских дебатов, и угрожает похоронить весь многолетний труд по созданию «Европы без границ».
Можно признать справедливость подобного рода замечаний, однако нельзя согласиться с Крастевым там, где он критикует постисторическую парадигму, на которой построено все здание современного Евросоюза. Для начала стоит сказать, что Крастев, хотя и часто вспоминает слова Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории», не всегда корректно преподносит его основные аргументы. Далее, оспаривая фукуямовский тезис о завершении Истории, Крастев выдвигает вопрос о миграции в качестве ключевой проблемы, которая, по его словам, в постисторической перспективе даже не рассматривается всерьез.
Это, конечно, не так, и достаточно внимательно прочитать всего лишь одну из глав книги о «конце истории», чтобы это понять: в четвертой части своей работы «Конец Истории и Последний Человек» Фукуяма прямо называет миграцию одной из главных проблем, возникающих при взаимодействи постисторических стран (тех, в которых утвердилась либеральная демократия) с беспокойным миром, в котором продолжаются гражданские войны и кровавые революции. Фукуяма, более того, даже предвидел возможные юридические проблемы с миграционными потоками в либерально-демократических государствах, так как они попадут в своеобразный порочный круг: невозможно, с одной стороны, принять всех желающих (или ищущих убежище), но, с другой стороны, крайне тяжело сформулировать критерий исключения, не имеющий дискриминационного оттенка.
Крастев, однако, совершенно прав в другом, более точном, наблюдении: в Европе наблюдаются тревожные тенденции, связанные не только с элитами, но и с народными массами, особенно в посткоммунистических странах. Он описывает миграционный кризис в трагических тонах, поскольку подчеркивает, что в Европе есть два очень разных восприятия мигрантов: в то время как на Западе, в более богатых и социально развитых странах, миграция многими рассматривается либо как неизбежность, либо как средство решения собственных проблем (демографических, например, или экономических), на Востоке, включая страны Центральной Европы (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия), миграция видится скорее угрозой для местной культуры и бременем для системы государственных социальных гарантий.
Такой взгляд, как показывает Крастев, проистекает из диаметрально противоположного исторического опыта второй половины ХХ века. Для западных европейцев это было время мира и роста личного благосостояния, постепенного открытия границ и сравнительного выравнивания жизненных перспектив для все более широких слоев населения. Для европейцев же восточных это был период советского господства (прерываемого лишь редкими, но неизменно подавлявшимися восстаниями), нарастающей социальной апатии, и экономического шока, вызванного стремительным распадом социалистической системы.
Из-за этого, объясняет Крастев, в странах Центральной и Восточной Европы миграция – это скорее новое (или кажущееся новым) явление, и обсуждается она совершенно в ином ключе, нежели в стабильных и экономически более развитых странах на Западе, которые сами являются аттракторами финансовых и человеческих потоков. Для жителей Болгарии, Польши, Венгрии или Литвы миграция долгое время была чем-то нежелательным, поскольку обычно она означала прежде всего отток собственного населения, а не прибытие трудолюбивых иностранцев. Еще более острой становится эта проблема, когда речь заходит о миграции из мусульманских стран, даже из таких сравнительно секулярных, как Турция. Ситуация еще более усугубляется тем, что нежелание участвовать в широкой общественной дискуссии о миграции, вообще говоря, свидетельствует о плохом понимании демографических реалий: практически во всех странах на европейском Востоке наблюдается как отток населения на Запад, так и снижение его численности, кое-где – в огромных масштабах. Крастев по понятным причинам называет здесь в качестве примера Болгарию, но схожие проблемы не менее остро стоят хотя бы в Литве, и в Румынии.
Этот раскол Запада и Востока, как верно отмечает Крастев, сейчас очень серьезно подрывает легитимность Европейского Союза, который для жителей Восточной и Центральной Европы все чаще выглядит некоей внешней силой, навязывающей странам свою волю с помощью шантажа, а не центром принятия коллективных решений. В книге приводится несколько очень ярких примеров того, как эта ситуация используется популистами на Востоке, укрепляющими личную власть вместо того, чтобы служить национальным интересам и крепить европейскую солидарность.
В заключении Крастев напоминает, что не все так плохо: в истории европейской интеграции бывали свои темные времена, и все же Евросоюз – в той или иной форме – их успешно преодолевал. Крастев призывает к гибкости Европы, поскольку лишь она способна помочь выбраться из нынешнего кризиса и сохранить нетронутыми те идеалы, которые вдохновляли когда-то строителей европейского проекта. «Искусство выживания основано на импровизации», пишет Крастев в самом конце своей книги, и тем самым он, ранее критиковавший постисторическую парадигму, все же – вольно или невольно – подчеркивает свою приверженность ее ценностям, даже если конкретные ее предсказания считает неоправданно оптимистичными.
