Дьёрдь Лукач стал широко известен в марксистских кругах после выхода своей книги «История и классовое сознание», которой было суждено сыграть очень важную роль в оформлении западноевропейского марксизма. Но эта работа (от которой, кстати, Лукач потом активно отмежевался), при всей ее исторической значимости, все же может создать не совсем верное впечатление. Лукач начинал как исследователь искусства, и свои наиболее масштабные – по объему и охвату – работы он написал все же по вопросам марксистской эстетики. Так, например, его первая – еще домарксистская – книга была посвящена теории романа, а одна из последних прижизненных работ содержит чрезвычайно глубокую проработку своеобразия эстетки как особого способа познания.
Интерес к проблемам эстетики у Лукача тесно связан с переездом в Советский Союз после прихода нацистов к власти в Германии, а также с работой в московском институте Маркса – Энгельса – Ленина, где Лукач познакомился с Михаилом Лифшицем, серьезно повлиявшим на венгерского мыслителя. Во второй половине 1930-х, в самый разгар Большого Террора, Лукач пишет в «Литературный критик» серию статей об особенностях исторического романа как литературного жанра. Эти статьи позднее были объединены в книгу «Исторический роман», которая вышла отдельным изданием уже в послевоенное время, и стала одной из наиболее значительных работ зрелого Лукача.
В книге Лукач предпринимает попытку исследовать исторический роман в его развитии с начала XIX века до современности, а также продемонстрировать, как некоторые проблемы его формы связаны с важнейшими вехами европейской истории. Решает эту задачу Лукач, конечно, в рамках марксистского подхода, вскрывая связь между динамикой общественно-экономических формаций и ее отражением в литературном искусстве. В первых главах показывается зарождение классической формы исторического романа на фоне Великой французской революции и послереволюционной волны реакции. Затем Лукач останавливается на различии исторической драмы и исторического романа. В заключительных главах описывается кризис современного (на первую половину ХХ века) исторического романа и намечается перспектива нового – социалистического – направления для развития исторической прозы.
Лукач проделывает в книге огромную работу, в ходе которой ясно видна не только его широчайшая эрудиция в области искусств и литературы, но также и поразительная (особенно для сталинских времен) теоретическая гибкость, позволяющая вполне органично вписать историю развития исторического романа в контекст становления и расцвета европейского капитализма. Даже встречающиеся тут и там отсылки к Ленину выглядят вполне уместными иллюстрациями конкретных проблем, связанных с литературой. Более того, работа Лукача особенно примечательна как отличный пример творческого (но при этом безоговорочно марксистского) подхода к анализу литературной сферы, добросовестной попытки разобраться с историей романа в рамках целостной теории общественного развития.
Интерес к проблемам эстетики у Лукача тесно связан с переездом в Советский Союз после прихода нацистов к власти в Германии, а также с работой в московском институте Маркса – Энгельса – Ленина, где Лукач познакомился с Михаилом Лифшицем, серьезно повлиявшим на венгерского мыслителя. Во второй половине 1930-х, в самый разгар Большого Террора, Лукач пишет в «Литературный критик» серию статей об особенностях исторического романа как литературного жанра. Эти статьи позднее были объединены в книгу «Исторический роман», которая вышла отдельным изданием уже в послевоенное время, и стала одной из наиболее значительных работ зрелого Лукача.
В книге Лукач предпринимает попытку исследовать исторический роман в его развитии с начала XIX века до современности, а также продемонстрировать, как некоторые проблемы его формы связаны с важнейшими вехами европейской истории. Решает эту задачу Лукач, конечно, в рамках марксистского подхода, вскрывая связь между динамикой общественно-экономических формаций и ее отражением в литературном искусстве. В первых главах показывается зарождение классической формы исторического романа на фоне Великой французской революции и послереволюционной волны реакции. Затем Лукач останавливается на различии исторической драмы и исторического романа. В заключительных главах описывается кризис современного (на первую половину ХХ века) исторического романа и намечается перспектива нового – социалистического – направления для развития исторической прозы.
Лукач проделывает в книге огромную работу, в ходе которой ясно видна не только его широчайшая эрудиция в области искусств и литературы, но также и поразительная (особенно для сталинских времен) теоретическая гибкость, позволяющая вполне органично вписать историю развития исторического романа в контекст становления и расцвета европейского капитализма. Даже встречающиеся тут и там отсылки к Ленину выглядят вполне уместными иллюстрациями конкретных проблем, связанных с литературой. Более того, работа Лукача особенно примечательна как отличный пример творческого (но при этом безоговорочно марксистского) подхода к анализу литературной сферы, добросовестной попытки разобраться с историей романа в рамках целостной теории общественного развития.
Лукач не только рельефно показывает конкретно-исторический контекст генезиса исторических романов в начале XIX столетия, но также и дает тонкий – местами даже изысканный – анализ кризиса исторического романа как особого жанра литературы. Разумеется, кризис этот Лукач связывает с началом упадка капитализма после 1848 г., и вписывает его в широкие рамки тенденции к иррационализму и субъективизму, которая укрепляется среди европейских интеллектуалов второй половины XIX столетия. Вполне можно сказать, что именно первые три или четыре главы книги составляют ее наиболее мощную часть, в то время как последние страницы, на которых Лукач говорит о пришествии новой формы исторического романа, выглядят намного менее убедительными.
При этом, впрочем, надо помнить, что Лукач писал книгу в предвоенный период, и рассматривал ее не как отвлеченный трактат о литературе, а как текст, имеющий определенное практическое значение. Говоря более точно, последние главы, в которых содержится критика современного Лукачу «буржуазного гуманизма», намеренно носят четко полемический характер, поскольку в конце 1930-х марксистам (особенно советским) было необходимо показать ограниченность либерального антифашизма, продемонстрировать, что лишь только марксистская точка зрения предельно точно описывает фашизм, а также дает наиболее мощные средства борьбы с ним. При чтении между строк становится понятно, что альянс антифашистов, всех людей великой культуры и защитников гуманизма, в Европе возможен, однако буржуазные писатели в нем часто могут оказаться скорее попутчиками, чем постоянными участниками.
При этом, впрочем, надо помнить, что Лукач писал книгу в предвоенный период, и рассматривал ее не как отвлеченный трактат о литературе, а как текст, имеющий определенное практическое значение. Говоря более точно, последние главы, в которых содержится критика современного Лукачу «буржуазного гуманизма», намеренно носят четко полемический характер, поскольку в конце 1930-х марксистам (особенно советским) было необходимо показать ограниченность либерального антифашизма, продемонстрировать, что лишь только марксистская точка зрения предельно точно описывает фашизм, а также дает наиболее мощные средства борьбы с ним. При чтении между строк становится понятно, что альянс антифашистов, всех людей великой культуры и защитников гуманизма, в Европе возможен, однако буржуазные писатели в нем часто могут оказаться скорее попутчиками, чем постоянными участниками.
В то же время, надо отдать должное последовательности (и прозорливости) Лукача, который еще в конце 1930-х обращает внимание на долгосрочные перспективы социалистической литературы, предрекая ей самостоятельную роль в мировом культурном наследии. Роль эта, как стало ясно теперь (а может быть, было ясно и раньше) оказалась намного менее значительной, чем ожидал Лукач, однако нельзя отрицать, что определенные перспективы развития у социалистического реализма были. Более того, Лукач сохранял интерес к проблемам соцреализма и в намного более поздние годы. Едва ли не до самой своей смерти он внимательно следил за тенденциями развития советской литературы, а в середине 1960-х даже опубликовал программную по своему значению статью «Социалистический реализм сегодня», в которой попытался переосмыслить роль соцреализма как литературного направления в эпоху десталинизации. «Исторический роман» в этом отношении представляет собой очень важный, и сохраняющий свое значение и сейчас, литературный проект Лукача, пусть даже и устаревший в некоторых частных моментах. Главное в нем – та методологическая перспектива, которую Лукач демонстрирует с помощью марксистской оптики, пусть полностью принимать ее необязательно. «Исторический роман» - это еще одно отличное напоминание о том, что общественную жизнь можно в полной мере познать лишь из перспективы тотальности, на пути, впервые намеченном Гегелем.
Г. Лукач. Исторический роман. Литературный критик, 1937, № 7, 9, 12; 1938, № 3, 7, 8, 1
Г. Лукач. Исторический роман. Литературный критик, 1937, № 7, 9, 12; 1938, № 3, 7, 8, 1
