Национализм всегда представлял собой сложный для концептуализации феномен в социальных науках. Конечно, это не отменяет того, что существует множество операциональных определений национализма в различных контекстах, однако задать общие понятийные рамки для этого феномена остается проблематичны. Национализм обладает миллионом форм, и выделить среди них базовые – задача нелегкая, если вообще возможная. В течение 1990-х годов такого рода попытки предпринимались весьма активно, поскольку распад советского блока и завершение Холодной войны выдвинули на передний план проблемы национального строительства в разных регионах мира, теперь избавленных от идеологического противостояния.
Крэйг Калхун, известный социолог и видный организатор академического сообщества, внес свой вклад в дебаты о национализме, написав в середине 1990-х небольшую, но отнюдь не безынтересную работу, подводящую своего рода промежуточные итоги спорам историков, политологов и социологов. В центре интересов Калхуна всегда находились вопросы социальных изменений, хотя исследовал он их порой в совершенно различных контекстах: среди его работ можно встретить книги о Юргене Хабермасе, политике идентичности и студенческом радикализме в Китае. Неудивительно, что столь важный источник социальной динамики как национализм, должен был рано или поздно удостоиться пристального внимания Калхуна.
Первое, что выделяется в книге – дискурсивный подход, последовательно применяемый на всем протяжении исследования. Калхун, в отличие от многих своих коллег, вообще не стремится к созданию единой теории национализма, полагая, что более продуктивным и методологически корректным будет рассмотрение национализма как особого вида риторики, включающей в себя множество различных – не всегда комплементарных – слоев. Национализм, иными словами, здесь рассматривается как особая дискурсивная формация, характерная для современного мира, и обладающая как минимум тремя важнейшими измерениями: собственно, дискурсивным (воспроизводство культуры нации), проективным (создание наций в социальном воображении) и оценочным (ценностная система, создаваемая из риторики нации).
При этом Калхун сразу же – и очень резко – указывает важные ограничения такого подхода, не уставая их повторять. Самое главное из них связано с отсутствием какой-либо объективности в эмпирических данных. Например, нет каких-либо точно верифицируемых количественных признаков, которые говорят о жизнеспособности того или иного национального проекта: Люксембург или Бельгия считаются нациями, так же как и Китай или Австралия, хотя эти сообщества едва ли сопоставимы по территории и численности населения. Точно так же, невозможно заранее безоговорочно признать невозможность того или иного национального проекта: нации создаются волей участников этих проектов, и их сохранение также зависит от условий их существования.
Что же тогда остается, если эмпирика представляется настолько неоднородным полем? Исследование различных контекстов риторики нации, отвечает Калхун: по его мнению, вряд ли единая теория национализма возможна, да и вообще необходима. Более разумно говорить о разных теориях для разных подвидов дискурсивной формации национализма, чем пытаться объять столь широкое явление в пределах лишь одной объяснительной модели. Отсюда и упор Калхуна на риторические аспекты национализма – это приемлемый и необходимый уровень обобщения разнородных исторических и теоретических явлений, позволяющий лучше понять всепроникающее воздействие национализма в эпоху, начатую Великой французской революцией.
Вся книга, таким образом, представляет собой набор очерков, выделяющих наиболее важные аспекты риторики национализма. Первая глава описывает возникновение национализма как формы дискурса, и постепенное повышение роли этого дискурса в развитых странах, сначала на Западе, потом Востоке Европы, а позднее и во всех прочих уголках мира, от Северной и Южной Америки до тропической Африки. Вторая глава описывает отношения национальности и этничности, двух разных, но очень важных категорий самоописания, с помощью которых человеческие сообщества мыслят себя в истории. Третья глава более подробно рассматривает вопрос о влиянии национальной риторики на историческое сознание и коллективное воображение. В четвертой главе Калхун исследует роль национализма в становлении современных государств. Пятая глава посвящена дихотомии универсализма и ограниченности в риторике нации. Шестая, последняя, глава, помещает теоретические проблемы глобализма и локализма национального воображения в конкретный международный контекст, где исследует связь национализма с империализмом, колониализмом и глобализацией.
Если говорить о достоинствах книги, то стоит назвать, в первую очередь, умелое сочетание Калхуном широты охвата темы с подсвечиванием важных деталей, окружающих риторику нации. Его работа – не новое слово в теории национализма (о чем он сам прямо говорит), а суммирующий текст, причем лишенный какой-либо монолитности, объединенный лишь самой тематикой национализма. Этот текст усеян самыми разнообразными примерами той самой риторики нации, от анализа ситуации в Югославии середины 1990-х годов до замечаний о природе китайского национального проекта на рубеже XIX и XX веков; некоторые из них весьма красноречивы, и почти все подобраны со знанием дела.
При этом Калхун стремится остаться последовательным, и не изображать национализм как нечто объективно и всемерно положительное. Он прямо говорит о том, что националистические притязания на историю связаны не только со стремлением выяснить истинную сущность нации, но и со стремлением забыть, оставить в прошлом неприятные для коллективного воображения события, чтобы они не угрожали целостности национального сознания. Какие будут отобраны события, и почему – вопрос всегда предельно конкретный, и здесь всегда будет существовать напряжение между стремлением представить нациогенез как естественный ход вещей (или даже воплощение извечной сущности) и реальными историческими процессами, намного более диверсифицированными и нелинейными.
Другая, и очень любопытная, деталь, тонко подмеченная Калхуном – диалектичность универсального и локального в понятии национализма. Значительная часть одной из глав посвящена разбору того перехода, который совершил национализм как идеология в течение XIX столетия, двигаясь с Запада на Восток европейского континента: от идеи универсальной и равной нации, основанной на взаимном признании индивидов во Франции через романтические представления о культурном и лингвистическом превосходстве немцев в Германии и до визионерских фантазий об особой роли православного народа в России. Это движение показывает, что в основе своей национализм всегда диалектичен, объединяя нацию как всемирное понятие с единичным индивидом через особенное – национальное – сообщество. Поэтому, конечно, современные представления многих людей в развитых странах о том, что национализм (как и организованная религия, вроде католичества или ислама) всегда был источником раздоров, в корне ошибочно, ибо ограничивается только текущим моментом, игнорируя историческую дистанцию. Понятие свободы личности легко уживается с нацией как интернациональной идеей, согласно которой у каждого человека есть собственный дом в семье народов. Что, правда, и не отменяет возможности манипулировать идеей нации, поскольку само национальное содержание этого интернационального явления может быть противоположным для разных сообществ. Это одна из главнейших причин невозможности найти общепринятое определение нации – ведь само такое определение в разных странах автоматически подразумевает ценностные различия, выводимые из разных культурных традиций.
В то же время в книге ощущается недостаток выводов, хоть и объяснимый с точки зрения ее задач. Калхун ставит целью прояснение некоторых важных аспектов национализма, что нельзя считать бесполезной или неактуальной задачей, однако все его многочисленные и нередко весьма удачные примеры заканчиваются констатациями, а большинство обобщений тяготеют к тривиальностям. В итоге от книги остается впечатление незавершенности, хотя в качестве введения в проблематику национализма как дискурса она вполне пригодна – но вряд ли стоит рекомендовать ее для углубленного чтения.
Крэйг Калхун, известный социолог и видный организатор академического сообщества, внес свой вклад в дебаты о национализме, написав в середине 1990-х небольшую, но отнюдь не безынтересную работу, подводящую своего рода промежуточные итоги спорам историков, политологов и социологов. В центре интересов Калхуна всегда находились вопросы социальных изменений, хотя исследовал он их порой в совершенно различных контекстах: среди его работ можно встретить книги о Юргене Хабермасе, политике идентичности и студенческом радикализме в Китае. Неудивительно, что столь важный источник социальной динамики как национализм, должен был рано или поздно удостоиться пристального внимания Калхуна.
Первое, что выделяется в книге – дискурсивный подход, последовательно применяемый на всем протяжении исследования. Калхун, в отличие от многих своих коллег, вообще не стремится к созданию единой теории национализма, полагая, что более продуктивным и методологически корректным будет рассмотрение национализма как особого вида риторики, включающей в себя множество различных – не всегда комплементарных – слоев. Национализм, иными словами, здесь рассматривается как особая дискурсивная формация, характерная для современного мира, и обладающая как минимум тремя важнейшими измерениями: собственно, дискурсивным (воспроизводство культуры нации), проективным (создание наций в социальном воображении) и оценочным (ценностная система, создаваемая из риторики нации).
При этом Калхун сразу же – и очень резко – указывает важные ограничения такого подхода, не уставая их повторять. Самое главное из них связано с отсутствием какой-либо объективности в эмпирических данных. Например, нет каких-либо точно верифицируемых количественных признаков, которые говорят о жизнеспособности того или иного национального проекта: Люксембург или Бельгия считаются нациями, так же как и Китай или Австралия, хотя эти сообщества едва ли сопоставимы по территории и численности населения. Точно так же, невозможно заранее безоговорочно признать невозможность того или иного национального проекта: нации создаются волей участников этих проектов, и их сохранение также зависит от условий их существования.
Что же тогда остается, если эмпирика представляется настолько неоднородным полем? Исследование различных контекстов риторики нации, отвечает Калхун: по его мнению, вряд ли единая теория национализма возможна, да и вообще необходима. Более разумно говорить о разных теориях для разных подвидов дискурсивной формации национализма, чем пытаться объять столь широкое явление в пределах лишь одной объяснительной модели. Отсюда и упор Калхуна на риторические аспекты национализма – это приемлемый и необходимый уровень обобщения разнородных исторических и теоретических явлений, позволяющий лучше понять всепроникающее воздействие национализма в эпоху, начатую Великой французской революцией.
Вся книга, таким образом, представляет собой набор очерков, выделяющих наиболее важные аспекты риторики национализма. Первая глава описывает возникновение национализма как формы дискурса, и постепенное повышение роли этого дискурса в развитых странах, сначала на Западе, потом Востоке Европы, а позднее и во всех прочих уголках мира, от Северной и Южной Америки до тропической Африки. Вторая глава описывает отношения национальности и этничности, двух разных, но очень важных категорий самоописания, с помощью которых человеческие сообщества мыслят себя в истории. Третья глава более подробно рассматривает вопрос о влиянии национальной риторики на историческое сознание и коллективное воображение. В четвертой главе Калхун исследует роль национализма в становлении современных государств. Пятая глава посвящена дихотомии универсализма и ограниченности в риторике нации. Шестая, последняя, глава, помещает теоретические проблемы глобализма и локализма национального воображения в конкретный международный контекст, где исследует связь национализма с империализмом, колониализмом и глобализацией.
Если говорить о достоинствах книги, то стоит назвать, в первую очередь, умелое сочетание Калхуном широты охвата темы с подсвечиванием важных деталей, окружающих риторику нации. Его работа – не новое слово в теории национализма (о чем он сам прямо говорит), а суммирующий текст, причем лишенный какой-либо монолитности, объединенный лишь самой тематикой национализма. Этот текст усеян самыми разнообразными примерами той самой риторики нации, от анализа ситуации в Югославии середины 1990-х годов до замечаний о природе китайского национального проекта на рубеже XIX и XX веков; некоторые из них весьма красноречивы, и почти все подобраны со знанием дела.
При этом Калхун стремится остаться последовательным, и не изображать национализм как нечто объективно и всемерно положительное. Он прямо говорит о том, что националистические притязания на историю связаны не только со стремлением выяснить истинную сущность нации, но и со стремлением забыть, оставить в прошлом неприятные для коллективного воображения события, чтобы они не угрожали целостности национального сознания. Какие будут отобраны события, и почему – вопрос всегда предельно конкретный, и здесь всегда будет существовать напряжение между стремлением представить нациогенез как естественный ход вещей (или даже воплощение извечной сущности) и реальными историческими процессами, намного более диверсифицированными и нелинейными.
Другая, и очень любопытная, деталь, тонко подмеченная Калхуном – диалектичность универсального и локального в понятии национализма. Значительная часть одной из глав посвящена разбору того перехода, который совершил национализм как идеология в течение XIX столетия, двигаясь с Запада на Восток европейского континента: от идеи универсальной и равной нации, основанной на взаимном признании индивидов во Франции через романтические представления о культурном и лингвистическом превосходстве немцев в Германии и до визионерских фантазий об особой роли православного народа в России. Это движение показывает, что в основе своей национализм всегда диалектичен, объединяя нацию как всемирное понятие с единичным индивидом через особенное – национальное – сообщество. Поэтому, конечно, современные представления многих людей в развитых странах о том, что национализм (как и организованная религия, вроде католичества или ислама) всегда был источником раздоров, в корне ошибочно, ибо ограничивается только текущим моментом, игнорируя историческую дистанцию. Понятие свободы личности легко уживается с нацией как интернациональной идеей, согласно которой у каждого человека есть собственный дом в семье народов. Что, правда, и не отменяет возможности манипулировать идеей нации, поскольку само национальное содержание этого интернационального явления может быть противоположным для разных сообществ. Это одна из главнейших причин невозможности найти общепринятое определение нации – ведь само такое определение в разных странах автоматически подразумевает ценностные различия, выводимые из разных культурных традиций.
В то же время в книге ощущается недостаток выводов, хоть и объяснимый с точки зрения ее задач. Калхун ставит целью прояснение некоторых важных аспектов национализма, что нельзя считать бесполезной или неактуальной задачей, однако все его многочисленные и нередко весьма удачные примеры заканчиваются констатациями, а большинство обобщений тяготеют к тривиальностям. В итоге от книги остается впечатление незавершенности, хотя в качестве введения в проблематику национализма как дискурса она вполне пригодна – но вряд ли стоит рекомендовать ее для углубленного чтения.
