С историческим развитием демократии связан любопытный парадокс, хорошо заметный еще с античных времен. Хотя в полисах Эллады демократические режимы были широко распространены, а в современном мире они стали универсальной политической нормой, эта устойчивость и гибкость демократии редко воспринималась всерьез как философами, так и рядовыми гражданами. Успехи демократии намного чаще либо игнорировались, либо высмеивались, и вплоть до эпохи Просвещения в европейской истории сложно найти влиятельных защитников демократической системы правления.
Иными словами, чем более распространенной и привычной становится демократия, тем чаще встречаются сомнения в эффективности демократической системы вообще. Этот повсеместный скепсис стал особенно примечателен в 2010-е годы, когда Европейский Союз и США охватила череда кризисов, связанных с политикой идентичности. Наплыв мигрантов, затянувшийся выход Великобритании из Евросоюза, конфликты вокруг прав и репрезентации меньшинств – кажется, будто демократии топчутся на месте, погрязая в мелочах, пока автократии вроде Китая или Ирана играют мускулами на международной арене.
Иными словами, чем более распространенной и привычной становится демократия, тем чаще встречаются сомнения в эффективности демократической системы вообще. Этот повсеместный скепсис стал особенно примечателен в 2010-е годы, когда Европейский Союз и США охватила череда кризисов, связанных с политикой идентичности. Наплыв мигрантов, затянувшийся выход Великобритании из Евросоюза, конфликты вокруг прав и репрезентации меньшинств – кажется, будто демократии топчутся на месте, погрязая в мелочах, пока автократии вроде Китая или Ирана играют мускулами на международной арене.
Дэвид Рансимен в своей книге показывает, что подобная картина – сколь бы яркой и популярной она ни была – далека от реальности, даже если верна во многих деталях. Рансимен преподает в Кембридже, однако он больше известен как журналист и автор еженедельного подкаста Past Present Future, где он обсуждает историю идей в различных областях знания, от культуры до философии. «Ловушка уверенности» вышла в 2013-м, задолго до Brexit и прихода Дональда Трампа в Белый дом, однако тема ее оказалась пророческой: с тех пор о кризисе демократии не высказывался только ленивый или беспечный. Но, в отличие от многих авторов, Рансимен говорит не обреченным, а обнадеживающим тоном – исследуя ряд кризисов демократии в ХХ столетии, он напоминает о живучести либерально-демократических режимов в мире, полном агрессивных и богатых автократий.
В книге разнообразные кризисы демократии рассматриваются в перспективе, заданной Токвилем на заре демократической эры, когда он вблизи увидел беспорядочный динамизм американской политической жизни. Рансимен предлагает взглянуть на многие слабости (и даже пороки) демократий как на источник их жизнестойкости, позволивший победить в долгосрочном столкновении с авторитарными монархиями, партийными диктатурами и военными хунтами. Верно, что демократиям зачастую не хватает чувства перспективы или умеренности, однако эти недостатки редко оказываются фатальными, и как раз постоянная готовность к переменам (будь то в форме выборов, массовых протестов или публичных споров) позволяет демократиям оставаться эффективными в долгом сроке.
Первая глава посвящена Первой мировой войне и связанной с нею волне демократизации в Европе, которая разрушила старые империи, породила ворох новых государств и открыла путь к включению женщин в политику. Вторая глава описывает события 1933 года – бесплодные споры на международной экономической конференции в Лондоне, крах Веймарской республики, приход к власти Рузвельта в США и общий упадок демократических систем, порожденный Великой депрессией. В третьей главе рассматривается кризис 1947 года, когда послевоенная Европа раскололась на два враждебных лагеря и западные демократии начали восстанавливать силы на фоне начавшейся Холодной войны. В четвертой главе Рансимен описывает два очень разных и очень характерных кризиса демократии: один – всемирно известный Карибский кризис – и второй – намного менее известный – кризис вокруг войны за Кашмир между Индией и Китаем. Пятая глава охватывает 1970-е годы – период, когда западные демократии переживали глубокий кризис уверенности на фоне экономического спада, Уотергейта и войны во Вьетнаме. В шестой главе рассказывается о событиях 1989 года и о тревогах на фоне триумфа Запада в Холодной войне. Седьмая глава посвящена кризису 2008-2009 годов, и его влиянию на эмоциональный климат в демократических странах.
В заключении Рансимен перечисляет четыре основных вызова для устойчивости демократий в обозримом будущем: риски войны, проблемы с финансами, экологический кризис и соперничество с успешными автократиями. Хотя каждая из этих проблем потенциально грозит подорвать стабильность в демократическом лагере, на практике, как отмечает Рансимен, лишь какая-то их комбинация может оказаться катастрофической. За счет своей гибкости демократии чаще ускользают от провалов, чем преодолевают их: громкая болтовня в медиа, мелкие политические дрязги и повседневные заботы позволяют гражданам жить своей жизнью, пережидая плохие времена. Цена за выживание – медлительность в принятии решений, но пока что такая цена остается вполне приемлемой по сравнению с рисками автократий, будь то неудачные войны или бесконечные перевороты, заодно ломающие экономику.
В книге разнообразные кризисы демократии рассматриваются в перспективе, заданной Токвилем на заре демократической эры, когда он вблизи увидел беспорядочный динамизм американской политической жизни. Рансимен предлагает взглянуть на многие слабости (и даже пороки) демократий как на источник их жизнестойкости, позволивший победить в долгосрочном столкновении с авторитарными монархиями, партийными диктатурами и военными хунтами. Верно, что демократиям зачастую не хватает чувства перспективы или умеренности, однако эти недостатки редко оказываются фатальными, и как раз постоянная готовность к переменам (будь то в форме выборов, массовых протестов или публичных споров) позволяет демократиям оставаться эффективными в долгом сроке.
Первая глава посвящена Первой мировой войне и связанной с нею волне демократизации в Европе, которая разрушила старые империи, породила ворох новых государств и открыла путь к включению женщин в политику. Вторая глава описывает события 1933 года – бесплодные споры на международной экономической конференции в Лондоне, крах Веймарской республики, приход к власти Рузвельта в США и общий упадок демократических систем, порожденный Великой депрессией. В третьей главе рассматривается кризис 1947 года, когда послевоенная Европа раскололась на два враждебных лагеря и западные демократии начали восстанавливать силы на фоне начавшейся Холодной войны. В четвертой главе Рансимен описывает два очень разных и очень характерных кризиса демократии: один – всемирно известный Карибский кризис – и второй – намного менее известный – кризис вокруг войны за Кашмир между Индией и Китаем. Пятая глава охватывает 1970-е годы – период, когда западные демократии переживали глубокий кризис уверенности на фоне экономического спада, Уотергейта и войны во Вьетнаме. В шестой главе рассказывается о событиях 1989 года и о тревогах на фоне триумфа Запада в Холодной войне. Седьмая глава посвящена кризису 2008-2009 годов, и его влиянию на эмоциональный климат в демократических странах.
В заключении Рансимен перечисляет четыре основных вызова для устойчивости демократий в обозримом будущем: риски войны, проблемы с финансами, экологический кризис и соперничество с успешными автократиями. Хотя каждая из этих проблем потенциально грозит подорвать стабильность в демократическом лагере, на практике, как отмечает Рансимен, лишь какая-то их комбинация может оказаться катастрофической. За счет своей гибкости демократии чаще ускользают от провалов, чем преодолевают их: громкая болтовня в медиа, мелкие политические дрязги и повседневные заботы позволяют гражданам жить своей жизнью, пережидая плохие времена. Цена за выживание – медлительность в принятии решений, но пока что такая цена остается вполне приемлемой по сравнению с рисками автократий, будь то неудачные войны или бесконечные перевороты, заодно ломающие экономику.
Пожалуй, главное достоинство книги заключается в том, что Рансимен выстраивает убедительную и утешительную перспективу для либерально-демократических режимов, напоминая о том, что свободные общества пережили все масштабные испытания ХХ века, от мировых войн и экономического краха до соревнования с коммунистическими системами. Важно, однако, понимать, что выживание демократий не было исторической случайностью (как могло казаться многим аналитикам еще в 1970-х или 1980-х), но связано с их долгосрочной устойчивостью. Демократии критиковались за их лицемерие, нерешительность, потребительский гедонизм, или отсутствие больших целей для общества – но Рансимен неплохо показывает, что эти (часто справедливые) упреки мешают разглядеть глубинные достоинства. Именно склонность к панике и самокритике в демократиях позволяла им сохранять бдительность во время Холодной войны, выдвигая лидеров, способных к непопулярным, но необходимым решениям. Страх потерять свой образ жизни и готовность защитить свои ценности сплотил демократии во время мировых войн. Усталость от экономического спада и напряжения Холодной войны обернулась передышкой, позволившей демократиям вновь консолидироваться и обрести уверенность в себе. «Ловушка уверенности» воссоздает атмосферу этих кризисов, показывая, что готовность демократий резко менять курс или обсуждать собственные провалы (даже без достижения консенсуса в обществе) резко контрастирует с автократиями, которые способны быстро сконцентрировать силы на короткой дистанции, но теряют динамизм через одно – два поколения.
При этом, несмотря на обилие ярких исторических примеров и верность выбранной перспективе, Рансимен нередко остается до обидного поверхностным в анализе излагаемых кризисов. В особенности это заметно по главе, посвященной мировому финансовому кризису 2008-2009 гг., и еще больше – в главе о конце Холодной войны.
В отличие от многих журналистов и аналитиков, Рансимен внимателен к постисторической гипотезе Фукуямы, и немало страниц посвящает разбору его аргументации. Но при всем внимании к деталям, Рансимен поразительно поверхностен в своей критике Фукуямы: История не закончится, поскольку «демократия всегда оставляет пространство для конкурирующих взглядов, неожиданных поворотов и нежданных соперников». Между тем, Фукуяма не раз указывал, что важно не само по себе многообразие альтернатив либеральной демократии, но лишь наличие универсально значимых идеологических вызовов на международной арене. Сами демократические общества, разумеется, могут быть сколь угодно разнородными по взглядам, но важнее то, что практически все общественно значимые идеи в США, Аргентине, Швеции или Канаде остаются в рамках либерализма. Не столь важно, что в скандинавских демократия доля государства в экономике выше, чем в англосаксонских странах, или что во Франции и Испании принята унитарная модель государства, а в Швейцарии или Канаде – федеративная; гораздо важнее, что во всех этих странах установился долгосрочный и устойчивый консенсус о безальтернативности либеральной демократии. Столь же всеобъемлющим выглядит влияние либеральной демократии в мире: несмотря на откаты демократии в 2010-е годы, никаких глобально значимых альтернативных моделей не возникло. Даже в Китае, где сохраняется власть компартии, существуют элементы демократической политики, и режим стремится поддерживать каналы обратной связи с населением.
Что касается главы о рецессии конца 2000-х, то она лишена сколь-нибудь внятного объяснения, чем этот кризис важен для понимания демократий. Даже сам Рансимен признает, что «в 1933 году ситуация была намного более отчаянной, чем в 2008-м». Да, важным аспектом финансового кризиса стали разногласия в Евросоюзе по вопросу о долгах Греции, равно как и подъем массового движения Occupy Wall-Street, однако ни один из этих процессов не оказал какого-либо формативного влияния на развитие демократии. Если уж говорить о кризисах начала века, то стоило бы подробно рассказать о дебатах и протестах вокруг войны США против Ирака, расколовших не только американское общество, но и весь блок NATO, равно как и страны Евросоюза – это было не менее серьезное испытание для демократий, чем экономические неурядицы конца декады. В противном случае создается впечатление, что последняя глава была добавлена в книгу просто для актуальности, без какой-либо глубокой связи с центральной темой.
Наконец, бойкий журналистский слог Рансимена уже к первой сотне страниц начинает раздражать: кажется, будто вся книга состоит из череды ярких, но не всегда содержательных заголовков. Там, где можно сказать одну фразу, Рансимен часто говорит две или три, причем познавательная их ценность равна нулю. Любопытные замечания о специфике Карибского кризиса или о личности президента Вильсона соседствуют здесь с глубокомысленными банальностями вроде «демократиям сложно оценивать тех, кто торгует надеждой». В книге вообще много фраз, сказанных явно для красного словца, отчего многие важные детали анализа Рансимена тонут в повторениях и тривиальностях.
Тем не менее, «Ловушка уверенности» все же дает ответ на тот самый парадокс демократического развития, известный еще с платоновских времен. По мере укрепления демократии панические и критические голоса становятся все громче именно из-за того, что возникает риск попасть в ловушку уверенности: самодовольство демократий порождает самокритику, ведь свободные общества находятся в постоянном движении. В отличие от автократий, демократические системы способны к упорядоченному самообновлению (лучший пример – регулярные выборы). Поэтому, как метро формулирует Рансимен, для демократии «ни одна единичная ошибка не приводит к бесповоротному крушению», а бесконечный сумбур демократической политики помогает сохранять не только надежду на будущее, но и возможность перемен в настоящем.
Runciman, David (2013). The Confidence Trap: A History of Democracy in Crisis from World War I to the Present. Princeton University Press.
Рансимен, Д. Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней / пер. с англ. Д. Кралечкина; под науч. ред. А. Олейникова; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2019. — 400 с.
При этом, несмотря на обилие ярких исторических примеров и верность выбранной перспективе, Рансимен нередко остается до обидного поверхностным в анализе излагаемых кризисов. В особенности это заметно по главе, посвященной мировому финансовому кризису 2008-2009 гг., и еще больше – в главе о конце Холодной войны.
В отличие от многих журналистов и аналитиков, Рансимен внимателен к постисторической гипотезе Фукуямы, и немало страниц посвящает разбору его аргументации. Но при всем внимании к деталям, Рансимен поразительно поверхностен в своей критике Фукуямы: История не закончится, поскольку «демократия всегда оставляет пространство для конкурирующих взглядов, неожиданных поворотов и нежданных соперников». Между тем, Фукуяма не раз указывал, что важно не само по себе многообразие альтернатив либеральной демократии, но лишь наличие универсально значимых идеологических вызовов на международной арене. Сами демократические общества, разумеется, могут быть сколь угодно разнородными по взглядам, но важнее то, что практически все общественно значимые идеи в США, Аргентине, Швеции или Канаде остаются в рамках либерализма. Не столь важно, что в скандинавских демократия доля государства в экономике выше, чем в англосаксонских странах, или что во Франции и Испании принята унитарная модель государства, а в Швейцарии или Канаде – федеративная; гораздо важнее, что во всех этих странах установился долгосрочный и устойчивый консенсус о безальтернативности либеральной демократии. Столь же всеобъемлющим выглядит влияние либеральной демократии в мире: несмотря на откаты демократии в 2010-е годы, никаких глобально значимых альтернативных моделей не возникло. Даже в Китае, где сохраняется власть компартии, существуют элементы демократической политики, и режим стремится поддерживать каналы обратной связи с населением.
Что касается главы о рецессии конца 2000-х, то она лишена сколь-нибудь внятного объяснения, чем этот кризис важен для понимания демократий. Даже сам Рансимен признает, что «в 1933 году ситуация была намного более отчаянной, чем в 2008-м». Да, важным аспектом финансового кризиса стали разногласия в Евросоюзе по вопросу о долгах Греции, равно как и подъем массового движения Occupy Wall-Street, однако ни один из этих процессов не оказал какого-либо формативного влияния на развитие демократии. Если уж говорить о кризисах начала века, то стоило бы подробно рассказать о дебатах и протестах вокруг войны США против Ирака, расколовших не только американское общество, но и весь блок NATO, равно как и страны Евросоюза – это было не менее серьезное испытание для демократий, чем экономические неурядицы конца декады. В противном случае создается впечатление, что последняя глава была добавлена в книгу просто для актуальности, без какой-либо глубокой связи с центральной темой.
Наконец, бойкий журналистский слог Рансимена уже к первой сотне страниц начинает раздражать: кажется, будто вся книга состоит из череды ярких, но не всегда содержательных заголовков. Там, где можно сказать одну фразу, Рансимен часто говорит две или три, причем познавательная их ценность равна нулю. Любопытные замечания о специфике Карибского кризиса или о личности президента Вильсона соседствуют здесь с глубокомысленными банальностями вроде «демократиям сложно оценивать тех, кто торгует надеждой». В книге вообще много фраз, сказанных явно для красного словца, отчего многие важные детали анализа Рансимена тонут в повторениях и тривиальностях.
Тем не менее, «Ловушка уверенности» все же дает ответ на тот самый парадокс демократического развития, известный еще с платоновских времен. По мере укрепления демократии панические и критические голоса становятся все громче именно из-за того, что возникает риск попасть в ловушку уверенности: самодовольство демократий порождает самокритику, ведь свободные общества находятся в постоянном движении. В отличие от автократий, демократические системы способны к упорядоченному самообновлению (лучший пример – регулярные выборы). Поэтому, как метро формулирует Рансимен, для демократии «ни одна единичная ошибка не приводит к бесповоротному крушению», а бесконечный сумбур демократической политики помогает сохранять не только надежду на будущее, но и возможность перемен в настоящем.
Runciman, David (2013). The Confidence Trap: A History of Democracy in Crisis from World War I to the Present. Princeton University Press.
Рансимен, Д. Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней / пер. с англ. Д. Кралечкина; под науч. ред. А. Олейникова; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2019. — 400 с.
