Фрэнсис Фукуяма однажды заметил, что мировая история может быть написана как взлет, расцвет и, в конце концов, упадок аристократического этоса, основанного на мегалотимии - жажде признания себя выше других. И действительно, ход исторических событий по меньшей мере со времен Великой французской революции, подтверждает это замечание: все чаще и чаще аристократия проигрывает в борьбе с демократией, элитарность – в борьбе с эгалитарностью, правление немногих – в борьбе с правлением многих. Дух, вдохновлявший военные подвиги ради славы, постепенно исчез с политической сцены под воздействием нового мировоззрения, связанного с торговлей и предпринимательством, которое основано на стремлении к пользе, накоплению богатства и мирной жизни.
Ларри Зидентоп, британский философ и специалист по политической философии, в своей последней книге описывает историю западного образа мысли в терминах, удивительно похожих на те, которые использовал Фукуяма четвертью века ранее. Зидентоп известен как защитник европейского федерализма, и самая известная его работа была посвящена демократии в Европе, хотя начинал он с работ о французском либерализме. «Изобретение индивидуальности» - это масштабная попытка выявить корни основополагающего понятия в европейском мышлении – понятия об автономном индивиде, обладающем самостоятельной волей и способном изменять свое социальное окружение.
Ларри Зидентоп, британский философ и специалист по политической философии, в своей последней книге описывает историю западного образа мысли в терминах, удивительно похожих на те, которые использовал Фукуяма четвертью века ранее. Зидентоп известен как защитник европейского федерализма, и самая известная его работа была посвящена демократии в Европе, хотя начинал он с работ о французском либерализме. «Изобретение индивидуальности» - это масштабная попытка выявить корни основополагающего понятия в европейском мышлении – понятия об автономном индивиде, обладающем самостоятельной волей и способном изменять свое социальное окружение.
Зидентоп подчеркивает, что этот концепт индивида незнаком ни одной из великих культур, кроме европейской: в исламском мире, доколумбовой Америке или императорском Китае представление об отдельно взятой человеческой личности всегда было разными способами жестко вписано в общественные рамки, представленные как нечто неизменное. Только в Европе возникла – и затем распространилась по всему миру – идея о том, что отдельно взятый индивид обладает собственной агентностью, и может создавать собственную идентичность, а не просто усваивать уже существующие вокруг него социальные роли. Эта идея, как показывает Зидентоп, не только характерна для Запада, но и составляет его преимущество в борьбе за ценности, которая разворачивается в современном мире, где другие культуры претендуют на глобальную роль.
Книга состоит из шести частей, каждая из которых исследует определенный исторический период, важный для оформления идеи индивидуальности как неотъемлемой части социального воображения. Все части выстроены в хронологическом порядке, и заканчивается книга на рубеже Реформации, когда понятие индивидуальности окончательно укоренилось в европейском мышлении, и начало избавляться от религиозных корней, все больше опираясь на светскую идею естественного права.
Первая часть посвящена античному миру, сосредоточенному вокруг двух понятий: Семьи и Полиса, которые накладывали жесткие ограничения на человеческую индивидуальность. Зидентоп очень ярко и подробно описывает важные, но часто упускаемые детали эллинского и римского походов к рациональности – в частности, например, отсутствие онтологического разрыва между Мыслью и Действием в античном мышлении. Там, где современный человек расположил бы Волю, античный человек не видит в ней необходимости: значить – значит, действовать; социальная роль предписывает индивидам определенные действия, выполнение которых не может быть поставлено под сомнение. И этот акцент на непосредственной связи мышления и действия, как показывает Зидентоп, несомненно, оказал мощное влияние на античную рациональность. Вся она выстроена вокруг идеи иерархии, причем не только природной, но и человеческой: ввиду того, что разум неравно распределен между людьми, естественным для греков и римлян было представление о том, что более высокая степень разумности (и, соответственно, готовности к действиям, в том числе, связанным с риском жизнью) предопределяет более высокий социальный статус, причем необратимо. Идея динамизма, обновления, была в целом чужда античному мышлению: Вселенная находилась в статичном положении, и человеческое общество также было неизменным, развиваясь по аналогичным циклам вновь и вновь.
Во второй части Зидентоп описывает крах античного мышления в ходе величайшей духовной революции – возникновения христианства – и, в особенности, его модификации апостолом Павлом, который внес огромный вклад в оформление христианского понимания мира. Там, где греки или римляне видели социальные роли, предписанные индивидам, и исчерпывающие их духовную сущность, христиане видели что-то еще – душу, мистически связанную с Богом, и несущую в себе его часть. Эта связь стала основой морального равенства людей, которые в христианском понимании не могли быть сведены к их местам в социальной иерархии, но представляли собой уникальные единичности, связанные друг с другом (и Христом) через узы духовной солидарности. Здесь впервые возникает важнейшая предпосылка к идее индивидуальности – мысль о том, что человек есть нечто большее, чем его место в обществе, о том, что между его (общественным) Действием и (частной) Мыслью лежит сфера Воли, осознанного желания. И это желание должно было быть направлено на единение с Богом – причем единение добровольное, выбранное самостоятельно.
Третья часть описывает ранний период Средних Веков, когда на обломках Западной римской империи происходило слияние античных и варварских элементов. Церковь, уцелев в хаосе темных веков, превратилась не только в моральный, но и политический институт, который тесно сотрудничал со светскими властями, однако систематически претендовал на более фундаментальную власть – опеку над душами людей. Это различие между духовной властью, обращенной в неизменную вечность, и светской властью, имеющей дело с постоянно изменяющимся миром, станет ключевой характеристикой европейской истории на многие столетия.
Книга состоит из шести частей, каждая из которых исследует определенный исторический период, важный для оформления идеи индивидуальности как неотъемлемой части социального воображения. Все части выстроены в хронологическом порядке, и заканчивается книга на рубеже Реформации, когда понятие индивидуальности окончательно укоренилось в европейском мышлении, и начало избавляться от религиозных корней, все больше опираясь на светскую идею естественного права.
Первая часть посвящена античному миру, сосредоточенному вокруг двух понятий: Семьи и Полиса, которые накладывали жесткие ограничения на человеческую индивидуальность. Зидентоп очень ярко и подробно описывает важные, но часто упускаемые детали эллинского и римского походов к рациональности – в частности, например, отсутствие онтологического разрыва между Мыслью и Действием в античном мышлении. Там, где современный человек расположил бы Волю, античный человек не видит в ней необходимости: значить – значит, действовать; социальная роль предписывает индивидам определенные действия, выполнение которых не может быть поставлено под сомнение. И этот акцент на непосредственной связи мышления и действия, как показывает Зидентоп, несомненно, оказал мощное влияние на античную рациональность. Вся она выстроена вокруг идеи иерархии, причем не только природной, но и человеческой: ввиду того, что разум неравно распределен между людьми, естественным для греков и римлян было представление о том, что более высокая степень разумности (и, соответственно, готовности к действиям, в том числе, связанным с риском жизнью) предопределяет более высокий социальный статус, причем необратимо. Идея динамизма, обновления, была в целом чужда античному мышлению: Вселенная находилась в статичном положении, и человеческое общество также было неизменным, развиваясь по аналогичным циклам вновь и вновь.
Во второй части Зидентоп описывает крах античного мышления в ходе величайшей духовной революции – возникновения христианства – и, в особенности, его модификации апостолом Павлом, который внес огромный вклад в оформление христианского понимания мира. Там, где греки или римляне видели социальные роли, предписанные индивидам, и исчерпывающие их духовную сущность, христиане видели что-то еще – душу, мистически связанную с Богом, и несущую в себе его часть. Эта связь стала основой морального равенства людей, которые в христианском понимании не могли быть сведены к их местам в социальной иерархии, но представляли собой уникальные единичности, связанные друг с другом (и Христом) через узы духовной солидарности. Здесь впервые возникает важнейшая предпосылка к идее индивидуальности – мысль о том, что человек есть нечто большее, чем его место в обществе, о том, что между его (общественным) Действием и (частной) Мыслью лежит сфера Воли, осознанного желания. И это желание должно было быть направлено на единение с Богом – причем единение добровольное, выбранное самостоятельно.
Третья часть описывает ранний период Средних Веков, когда на обломках Западной римской империи происходило слияние античных и варварских элементов. Церковь, уцелев в хаосе темных веков, превратилась не только в моральный, но и политический институт, который тесно сотрудничал со светскими властями, однако систематически претендовал на более фундаментальную власть – опеку над душами людей. Это различие между духовной властью, обращенной в неизменную вечность, и светской властью, имеющей дело с постоянно изменяющимся миром, станет ключевой характеристикой европейской истории на многие столетия.
В части четвертой Зидентоп обращается к процессам христианизации Западной и Центральной Европы в IX – X веках, показывая, как христианские моральные интуиции влияли на европейское мышление, все более и более отдаляя как от античности, так и от соседей, будь то византийцы или мусульмане. Так, например, христианство, несомненно, повлияло на ограничение (и последующий упадок) роли рабства в средневековой экономике, поскольку правители все более укреплялись во мнении, что морально недопустимо разделять семьи, обрабатывающие землю, отделяя жен и мужей. Одной из ключевых предпосылок для такой точки зрения была святость брака как супружеского союза, опекаемого Богом, неустанно подчеркиваемая католической церковью – явление, не имеющее аналогов в римском или эллинском мире. Другой очень важный процесс, связанный с христианизацией – окончательное оформление универсального понимания человечества: в отличие от античности, жестко фиксировавшей различие «эллина» и «варвара» или «свободного» и «раба», христианская Европа обладала способностью к охвату все больших и больших территорий, населенных народами, которых необходимо было включить в единое культурное пространство.
Пятая часть посвящена более пристальному анализу юридических и политических изменений, связанных с распространением христианства в Западной Европе, и тех конфликтов, которые возникли между церковью и феодальными правительствами вокруг идеи правосудия. Крушение античности создало контекст, в котором Церковь смогла относительно легко распространить идею о том, что конечной точкой ее юрисдикции являются не коллективы (будь то племена или профессиональные корпорации), а отдельные индивиды. Эта идея постепенно была кодифицирована в европейском праве, хотя в течение средневекового периода все еще сильным оставалось представление о естественном неравенстве людей, хотя теперь это неравенство и было относительным (вписанным в рамки христианского мира), а не абсолютным, как в античности. Тем не менее, идея о моральном универсализме открыла возможность для развития индивидуальной совести
В последней, шестой, части Зидентоп показывает, как христианские мыслители поздних Средних Веков заложили основания современного либерализма, настаивая на важности сферы личного морального выбора, свободного от принуждения, и свойственного каждому индивиду. Здесь он в полной мере раскрывает свой центральный тезис: либеральное мышление представляет собой естественный (хотя и непреднамеренный) продукт развития христианства, и гражданская война Церкви и либерализма в эпоху Просвещения стала возможной лишь потому, что обе стороны говорили на одном языке, хотя и ставили в приоритет разные вещи. Ведь верно (хотя часто забывается), что классики либеральной мысли основывали свои тезисы на неявно принимаемой предпосылке об всеобщности человеческого разума и универсальности человеческого же достоинства – эти идеи никогда бы не возникли без воздействия христианства, даже если оно в каких-то иных аспектах было разрушительным или удушающим.
Пятая часть посвящена более пристальному анализу юридических и политических изменений, связанных с распространением христианства в Западной Европе, и тех конфликтов, которые возникли между церковью и феодальными правительствами вокруг идеи правосудия. Крушение античности создало контекст, в котором Церковь смогла относительно легко распространить идею о том, что конечной точкой ее юрисдикции являются не коллективы (будь то племена или профессиональные корпорации), а отдельные индивиды. Эта идея постепенно была кодифицирована в европейском праве, хотя в течение средневекового периода все еще сильным оставалось представление о естественном неравенстве людей, хотя теперь это неравенство и было относительным (вписанным в рамки христианского мира), а не абсолютным, как в античности. Тем не менее, идея о моральном универсализме открыла возможность для развития индивидуальной совести
В последней, шестой, части Зидентоп показывает, как христианские мыслители поздних Средних Веков заложили основания современного либерализма, настаивая на важности сферы личного морального выбора, свободного от принуждения, и свойственного каждому индивиду. Здесь он в полной мере раскрывает свой центральный тезис: либеральное мышление представляет собой естественный (хотя и непреднамеренный) продукт развития христианства, и гражданская война Церкви и либерализма в эпоху Просвещения стала возможной лишь потому, что обе стороны говорили на одном языке, хотя и ставили в приоритет разные вещи. Ведь верно (хотя часто забывается), что классики либеральной мысли основывали свои тезисы на неявно принимаемой предпосылке об всеобщности человеческого разума и универсальности человеческого же достоинства – эти идеи никогда бы не возникли без воздействия христианства, даже если оно в каких-то иных аспектах было разрушительным или удушающим.
